– Л’лэарди Верана, я же сказал, что собираюсь быть вашим сопровождающим. Куда вы так торопитесь?

– Простите, Ваше Высочество. Я не смею принимать от вас такую жертву, это слишком большая честь для меня.

Он нахмурился, морщины у рта залегли резче, глаза сверкнули ослепительно:

– Вы все время подчеркиваете, насколько мое общество вам неприятно, л’лэарди Верана. Надеюсь, вы осознаете, насколько ваше поведение оскорбительно и недопустимо.

Развернулся и ушел. Я осталась стоять в растерянности посреди зала, кусая губы. Опять опозорилась, в который раз за этот день, да что ж это такое! Еще и умудрилась вызвать на себя гнев Его Высочества, а про наследника, между прочим, говорят, что он чрезвычайно суров и не прощает обид. Я не хотела, правда, просто в его присутствии чувствовала себя настолько скованно, тяжко, что спешила сбежать и не думала, как это выглядит со стороны. На глаза наворачивались злые слезы.

Нет, светский мир – это не мое, решительно не мое! Ну и ладно. Наверное, я его больше никогда не увижу. Эта мысль держала меня весь вечер. Моя реальная жизнь – она где-то там, за морем, а это чей-то чужой праздник, чужой мир, в который мне повезло заглянуть одним глазком, мимолетно.

Ведь если отнестись к моему светскому дебюту серьезнее, так и свихнуться недолго: перед императором опозорилась, наследника престола обидела, хитрому ветреннику, внуку бабушкиной старой подруги, чуть не проболталась о плане побега.

* * *

– Мам, я очень устала. Мам, у меня болит голова и ноги. Мам, поехали домой!

– Сибрэ, ты как ребенок. Перестань канючить. Это твой лучший шанс. После того как тебя пригласил Его Высочество, тобой заинтересовались многие кавалеры. Зачем ты отказала сыну л’лэарда Кравди?

Я неопределенно пожала плечами. Невысокий сухощавый ветренник, сероглазый, как зимнее небо, не был мне неприятен, в отличие от коричневого камердинера, но все впечатления, которые я могла получить от бала, кажется, собраны, и не сказала бы, что они отличались приятностью. Чувствовала себя все более неуютно, искала глазами Его оскорбленное Высочество.

– По слухам, правитель чувствует себя все хуже и хочет передать трон сыну. Но требует, чтобы он перед этим женился, – шептала мама возбужденно, комкая в пальцах кружевной платок. – Все говорят, скоро будет объявлен Императорский отбор невест. Все настороже. Его Высочество, кроме сестры, танцевал только с л’лэарди Адарима. И с тобой. Я могу поклясться, ты будешь в числе его невест! Ты должна остаться и закрепить произведенное впечатление.

Я не удержалась от усмешки. Мам, если я закреплю произведенное на принца впечатление, меня и в тюрьму посадить могут за оскорбление Его Блистательного Высочества.

Как ни странно, на сей раз бабушка была со мной солидарна:

– Скорее, надо постараться не разрушить его, каким-то чудом произведенное. С твоей Сибрэ это просто. Уходим!

Она небрежно кивнула опять подбежавшему к нам камердинеру (он все это время крутился неподалеку) и величественно двинулась к выходу из зала. Мама была не согласна, сразу заметно погрустнела, кончики губ жалобно опустились, как у ребенка, которого отрывают от захватывающей игры и отправляют спать, но возражать бабушке она никогда не смела.

Выйдя под открытое небо, я почувствовала облегчение, даже головокружение от внезапной свободы, к нашему экипажу шла вприпрыжку, но никто мне не сделал замечания. Бабушка казалась довольной, как сытый удав, мама вскоре тоже посветлела лицом. Усевшись в карету, неторопливо расправив на сиденье складки платья, бабушка покачала головой:

– Это ничего не значит. Всего один танец. Если они узнают, что в Сибрэйль течет человеческая кровь, она может не пройти даже первый тур отбора. Это ничего не значит, не радуйся так, Ольвия. – И тут же: – Завтра я с тебя три шкуры спущу, но научу держать себя в обществе! Дикая. Ольвия, почему она у тебя такая дикая? Она должна войти в число невест! Любая, которая там побывала, будет приковывать внимание. Эта молодежь так тщеславна. И шансы найти хорошую партию значительно выросли. Но л’лэарда Нисима отваживать тоже не стоит. Мало ли.

Я улыбалась, поворачивая головой из стороны в сторону по подушке сиденья. Ну уж императорское сватовство мне точно не грозит!

Приехав домой, я никак не могла успокоиться, бегала по комнате. О том, чтобы уснуть, и речи не шло. Меня разрывало изнутри, я не выдержала и, наплевав на осторожность, сняла браслет. Но стало только хуже: я задыхалась в этой маленькой комнатке с тяжелым потолком, умирала, словно запертый в тесной пещерке ветер. Хотелось разбить окно, вылететь на волю – сейчас это было вопросом жизни и смерти, но я не могла позволить себе такую неосторожность – это тоже было вопросом жизни и смерти.

А потом случилось странное. Я почти каждую ночь летала во сне, спала всегда с расстегнутым браслетом. А сейчас, в изнеможении присев на пол возле туалетного столика, закрыв глаза, почувствовала, будто отделяюсь от своего тела. Будто одна я осталась сидеть на полу, хорошо ощущая свои настоящие руки, ноги, сжимающие браслет пальцы… Но и та, другая я была реальна. Холод пола. Подоконник под босыми ступнями. Мощным рывком распахиваю окно, оттолкнувшись от подоконника, лечу в небо, ныряю в тяжелые, мокрые облака и падаю вниз – на город, сверкающий огнями ярче, чем усыпанное звездами небо. Блистает громада императорского дворца. Там все еще бал, хотя цепочка экипажей уже тянется прочь.

Я влетаю через балкон, на котором повисла одна, единственная из оставшихся, орхидея. Схватила ее и опасливо затаилась в нише. В этом состоянии все виделось по-иному: стены, декорации – смутно, а мужчины-саганы – до нестерпимости ярко. Совсем не похожие на своих человекообразных, хрупких, как фарфоровые куклы, с пустотой внутри женщин, они на этом плане бытия утратили всю похожесть на людей. До краев налитые буйством природы демоны, они поворачивали ко мне бездонные водовороты очей, и я вдруг поняла, что они могут меня заметить. Невесомое дуновение коснулось моих ног, я услышала подсказку ветра. Надо тоже притвориться безобидным дуновеньем сквозняка, надо подняться высоко-высоко под своды залы, и тогда они меня, быть может, не увидят.

Мой братец ветренник Велан, уединившись на соседнем пустом балконе с хорошенькой саганой-водяной в розовом платье, задушевно шептал ей что-то на ушко. Я прислушалась – слова восхищения. Благодарность за доставленное ее обществом удовольствие. Просьбу подарить алую розу, украшавшую ее декольте.

И я выбила розу из руки этой девы и бросила ему в лицо орхидею. Девушка недоуменно сказала «ой!», а ветренник начал озираться, и вид при этом у него был чрезвычайно удивленный. Я выпрыгнула в окно. Полетала над дворцом. Странно, когда я стояла у перил балкона, то жаждала улететь из этих разукрашенных зал, от этих саган далеко-далеко, умирала от желания пробежаться по лунной дорожке, а теперь, когда превратилась в ветер, почему-то мне захотелось в общество, и аромат духов манил меня больше морского соленого воздуха.