– В ловушку? – сурово вопрошает король. – Уж ты-то туда не пойдешь, Марго!

– Тогда сбегаю за капитаном? – спрашивает принцесса.

– Некогда! Я пойду сам. И горе той нелюди, которая посмеет…

– Говорят, что чары с ребенка может снять родная кровь, – тихо говорит Маргота. – А мужчину может расколдовать поцелуй любящей женщины.

– Сказки, – с печальной уверенностью опровергает падчерицу королева Нина. – Чтобы снять чары, нужно по крайней мере знать…

– Хватит болтать, – прерывает король. – Марго, зови сэра Оливера, пусть караулит проход. И чтоб никто другой не знал! Поняли? Бабьи сплетни на всю Корварену мне без надобности. Лампу, Марго!

Но лампу уже берет Юлия:

– Я посвечу, мой король.

– Тебя мне не хватало!

– Лампа помешает вам сражаться, мой король, – возражает Юлия. – И лишние руки могут понадобиться. Мало ли…

– Ладно, девушка… – Король бросает свирепый взгляд на жену и дочь и, отстранив Юлию, шагает в темный проход. – Сзади держись, поняла? И чтоб ни звука!

– Возьми… – Королева торопливо повязывает Юлии на запястье серебряный шнурок с вплетенными в концы крохотными изумрудами. – Это «серебряная трава», на защиту.

Юлия только кивает, уже протискиваясь в проход следом за королем. «Серебряная трава», наговоренная на защиту, прибавляет уверенности. Ажурные блики мечутся по стенам, впереди смыкается темнота, а проход ведет вниз и вниз: где скатами, где чередой ступеней, а раз даже длинной винтовой лестницей. Иногда коридор ветвится. Тогда король берет у Юлии лампу и разглядывает стены и пол. Он молчит, шаги его почти бесшумны, и Юлия изо всех сил старается двигаться так же: неслышно и осторожно. Тишина подземелья звенит в ушах.

Тишина? Или гномьи наговоры, отскакивающие от «серебряной травы»?

Король останавливается так резко, что Юлия утыкается носом в его широкую, плотно обтянутую замшевым жилетом спину. Король шарит руками по воздуху впереди себя. Там, впереди, мечется свет неровными огненными сполохами. Там слышен бубнящий что-то неразборчивое гнусавый гномий голос. Король наваливается на невидимую преграду всем телом, пытается разрубить шпагой… шепчет в бессильной ярости:

– Они закрыли проход!

– Что же делать? – Юлия тоже протягивает руку вперед, касается кончиками пальцев преграды, и со шнурка королевы срываются жгучие искры. Невольно ойкнув, Юлия отдергивает руку.

– Что это еще? – хрипло рычит король.

– «Серебряная трава», на защиту.

– Эх, нечистый меня задери, надо было Нину брать!

Гномье бормотание смолкает, и слышен голос Ожье. Такой родной… Юлия еле удерживает стон. Решительный, твердый, полный затаенной боли голос. Ее Ожье… Что с ним?! Что-то страшное, она чувствует!

Как в страшном сне, Юлия ставит лампу на пол и шарит руками по колючему, непроницаемо-твердому воздуху, преградившему путь к Ожье. Она уже не замечает обжигающих руку серебряных искр; но мимоходом удивляется, что не плачет; а ведь заплакать сейчас кажется таким обычным делом…

И преграда исчезает. Юлия вваливается в разбавленную сполохами огня тьму, оглядывается заполошно. Ожье – ее Ожье! – медленно и неловко падает к ногам безучастной Матильды, кормилицы принца Карела.

Как она очутилась рядом? Кто таится в вязкой тьме неподалеку? И почему так странно слышать смех маленького Карела?

– Ожье, Ожье, вставай!

– Идем же, дура! – Король одной рукой подталкивает Матильду, другой помогает Юлии подхватить половчее бесчувственного Ожье. – Шевели ногами, пока они не опомнились!

Тьма сгущается вокруг, тьма давит, оживляя древние ужасы и детские страхи.

– Юлия, лампу!

Подхваченная на бегу лампа очерчивает их ажурным кругом света, раздвигая стены до безопасных пределов. Перепуганная Матильда подвывает на бегу. Хрипло, прерывисто дышит Ожье, пытаясь сам переставлять ноги, – пока король не отпихивает от него Юлину руку и не вскидывает гвардейца на плечо, словно мясник баранью тушу. Коридоры ведут вверх, вверх, и все тяжелее дышать. Винтовая лестница кажется нескончаемой. А за ней еще такой долгий путь!

– Юли, – хрипит Ожье.

Король замедляет шаг. Матильду уже шатает, вот-вот упадет, Юлия перехватывает у нее Карела и тяжело хватает ртом воздух. И тут возникают из тьмы впереди королева Нина и сэр Оливер, капитан королевской гвардии.

– Какого черта, – шепотом рявкает король.

– Вам нужна помощь, – тихо отвечает королева. – Я почувствовала.

Капитан принимает у короля Ожье, Нина ловко берет Карела. Королю остается подхватить под руки Матильду и Юлию. И идти сразу становится легче. И бесконечный путь наверх теряется в ажурных бликах света, в шелесте юбок, в тупой повторяемости шагов. И как странно увидеть впереди дневной свет…

Король выдергивает из гномьего механизма алебарду, и тяжелая, в добрый локоть толщиной дверь бесшумно сливается со стеной.

Который день я читаю о прощальных визитах принцессы.

У меня болят глаза от постоянного чтения – но, пожалуй, я все равно не хотел бы бросить…

Принцесса-невеста в сопровождении отца своего короля посетила монастырь Софии Предстоящей, и монастырь Ии-Заступницы, и головную миссию Братства Святого Карела. После выполнения долга вежливости пред людьми Господними настал черед родичей, кои не столь малочисленны, чтобы управиться с ними быстро. К тому же многие из них живут далеко от Корварены, как и подобает побочным ветвям королевского древа, и держат собственные дворы, и властвуют в собственных землях под рукой своего родича короля. И король Анри с принцессою Марготой первой посетили сестру короля Оливу, что правит в Прибрежной Дельце, а затем – сына ее Луи, владетельного пана в Дзельке Северной – Цзельке, как привыкли говорить северяне.

Олива встретила племянницу ласково, поздравила с замужеством и самолично выбрала для нее у лучшего ювелира Дельцы ожерелье речного жемчуга редчайшего оранжево-розового оттенка, и височные подвески в тон ожерелью, и таким же жемчугом шитый женский пояс. Луи, прослышав о приезде венценосного дяди, прискакал в Дельцу, «дабы лично сопроводить родича своего короля и любезную кузину от Дельцы до Дзельки». Если судить по хроникам, отношения между королем и Оливой были натянутые, тогда как Маргота и Луи держались дружески, звали друг друга «любезный кузен» и «милая кузина», подтрунивали над грядущим браком одной и устоявшейся семейной жизнью другого. Странное дело: я понял так, что хронист описывал прощальные визиты принцессы с чужих слов, а между тем они представлялись мне куда реальнее, чем церемония сборов, на которой он присутствовал. Были ли у него осведомители в свите принцессы? Для хрониста это так понятно…