– Казанцев?

– Да, Саша Казанцев. Хороший мальчик. Сирота. Его бабушка воспитывала, а когда она умерла, его и определили к нам. А родители?

– Нет родителей. Во всяком случае, я никогда не слышал ни о матери, ни об отце. Знаю только, что он сирота. Так ты у Марии Викторовны спроси, у нее же все личные дела на воспитанников есть.

– Просто я видела на тумбочке возле его кровати портрет в рамке, и на нем – две женщины. Я тогда еще подумала, что одна мать, а другая, может, тетя или еще кто… Молодые такие женщины, мне даже показалось, что они чем-то похожи… Знаете, так жалко мальчишку. Славный, тихий такой, с большими печальными глазами…

– У них у всех здесь такие глаза. Глаза сирот, Вера. Можно еще понять, когда родители умирают и детей сюда, к нам определяют, но когда родители живы, пьют и бьют своих детей… Это уже ни в какие рамки не укладывается. Знаешь, сколько раз я ходил по адресам по просьбам детишек, искал их родителей. Они, маленькие, описывали мне улицу, на которой жили, дом… Словом, пытались указать какие-то ориентиры, чтобы я только поехал и поискал родителей. И что самое удивительное – они продолжают любить их, представляешь? И мечтают встретиться с ними.

– А как так случилось, что здесь открыли лицейские классы? Неужели нельзя было как-то иначе решить вопрос… Я имею в виду, что теперь здесь можно увидеть на фоне интернатовских детей не сирот, из хороших семей, обеспеченных. Вы видели, какими глазами наши дети провожают эти роскошные дорогие машины, которые увозят из интерната учеников лицейских классов? Такой контраст… Это же ранит их. Не думаю, что это было правильное решение.

– Так нас же с тобой никто не спросил. У них там, – Николай Петрович поднял указательный палец вверх, – своя правда.

– Если бы у меня были средства, я бы усыновила Сашу. Он такой милый, мне кажется, что он очень умненький, вдумчивый.

– Сашка-то? Да, я тоже подметил. Но ты не расстраивайся особо-то. Таких мальчишек усыновляют. Симпатичных, умненьких. Сама же знаешь, видела небось, как время от времени к нам сюда приезжают парочки, будущие мамаши с папашами… Присматриваются к нашим, как в магазине игрушек – кого бы выбрать, мальчишку или девчонку. Странно все это, как-то не по-людски. Хотя, по мне, так пусть их побольше усыновляют, да только чтобы потом не возвращали обратно, вон как Валюшу Ефимову… Это же ужас какой-то! Поиграли и бросили, как куклу. Понятное дело, что она с характером, да и не привыкла еще к чужим… Можно было подождать, пока она сживется с ними… Подумаешь, взяла что-то там в супермаркете… Да у нее, поди, глаза разбежались, у девчонки! Стыдно им, видите ли, стало перед продавцами. В этом и состоит трудность усыновления. В понимании детеныша. Ну а у тебя как, Вера? Растет дочка?

– Растет. Все в порядке. Только работаю много, дочку почти не вижу. Утром в школе, я же домоводство веду, а ночью здесь вот подрабатываю. Устаю, сами понимаете. Но у меня и муж тоже труженик. Оба работаем, хотим кредит взять да дачу хорошую купить, где-нибудь в красивом месте, на реке или озере. Вот тогда брошу работу, переберемся с Маринкой на природу, пчел разведем, овощи выращивать стану… Мечтаю…

– Мечты – это хорошо. Без них – куда?

– Спасибо вам, Николай Петрович, и за оладьи, и за чай… А чай-то был не простой, с травками, а?

Старый сторож улыбнулся, развел руками:

– А то как же? Так что ты не торопись, Вера, с усыновлением… Мальчик-то он, конечно, хороший, да усыновят его, я думаю… уже в скором времени. Разговор я один слышал ненароком… Какой-то мужчина приезжал на дорогой машине, тоже им интересовался. Может, посторонний, которому он приглянулся, а может, родственник какой, а то и вовсе… папаша.

Настроение Верочки сразу упало. Она выбежала из кухни, глотнула свежего утреннего воздуха, быстро поднялась по ступенькам на крыльцо и бросилась в сторону спален. Все было тихо, но сердце так тревожно забилось, что Вере пришлось приостановиться, чтобы перевести дух. Интересно, и кто это такой приезжал, интересовался Сашей? И правда, папаша, что ли, нарисовался?

Она замедлила шаг возле спальни мальчиков, где спал Саша Казанцев, отворила дверь, вошла. В голубом полумраке спальни, раскрашенной бледным фонарным светом, льющимся из окон, по периметру стояли узкие деревянные кровати, на которых спали мальчики. Кто-то разметался во сне и раскрылся. Вера подошла и укрыла детей одеялами. Возле кровати Саши задержалась. Он спал на боку, подложив под щеку ладошки, маленький семилетний мальчишка. Головка его, заросшая густыми светлыми волосами, переливающимися бледным перламутром, казалась такой трогательной, что Вера едва сдержалась, чтобы ее не погладить.

Афины, 2007 г.

Андреас вышел из палаты, держась за голову. Полина отскочила в сторону, чтобы он не сбил ее. Чувство вины держало ее в напряжении все эти часы ожидания Андреаса, – вины за то, что не сумела сохранить для него Ксению. Она была жива, но, как сказал врач, находилась в глубокой коме. Удар, нанесенный неизвестным преступником, оказался очень сильным. И вот сейчас, когда Андреас приехал, когда все узнал и увидел свою невесту собственными глазами (упакованная в кокон из бинтов голова, распухшие щеки и нос, фиолетовые с желтым синяки под глазами, и все это жирно блестит, словно смазанное маслом), она ждала от него реакции. Ждала, что он скажет, повесит ли ответственность за то, что произошло, на Полину, или же у него в голове уже сложился вполне обоснованный мотив преступления, замешанный на его прошлом: ревность бывшей любовницы, зависть конкурентов…

Он пролетел мимо, обдавая ее слабым ароматом одеколона, и вдруг остановился, резко повернулся к ней и большими шагами приблизился.

– Полин, она была в твоей голубой кофте. Может, в темноте подумали, что это ты? – Он состроил страдальческую мину.

Если бы не остатки сил, она сползла бы по стенке вниз и растворилась на плиточном, сверкающем чистотой полу.

– Почему я, Андреас? Меня здесь никто не знает…

– Но и ее тоже не знал. И ее не ограбили, я разговаривал с комиссаром. Ее хотели убить, и она чудом осталась жива. Пойдем поговорим…

Они вышли из клиники, сели в его машину, проехали пару кварталов и остановились возле террасы кафе. Накрапывал дождь, но Андреас, находясь мысленно где-то очень далеко, даже не заметил этого, он сел за столик, машинально жестом пригласив Полину сесть напротив него. Подошедшей официантке, ежившейся в тонкой кофточке, он бросил через плечо: «Два кофе».

– Полин, расскажи мне, – они разговаривали на английском, – что такого могло случиться в вашей жизни – в твоей ли, в жизни ли Ксении, – что кого-то из вас захотели убить?! Возможно, я сейчас неадекватен и мною движет единственное желание – понять, кто чуть не убил мою невесту, а потому я могу просто фантазировать… И все-таки ты поняла мой вопрос?

Многочисленные любовники Ксении, которыми она пренебрегла, решив сорваться в Грецию, те мужчины, которые тратили на нее большие деньги, с помощью которых она, в сущности, и смогла отправиться в это путешествие, вряд ли взяли на себя труд последовать следом за ней, чтобы отомстить ей. Это глупо было предполагать. Хотя если разобраться, размышляла про себя Полина, то она вообще ничего толком не знала о жизни сестры в Москве. А что, если она была замешана в каких-либо нехороших историях, которые требовали продолжения, завершения или, наоборот, развития? Это могло касаться не только любви, денег, но и чего-то посерьезнее… И хотя Ксения не употребляла наркотики, она могла просто случайно пересечься с людьми, которые занимались этим, распространяли, да мало ли!..