Время шло, но рыбак все не приходил в себя. Он лежал на своем убогом ложе, бледный, с закрытыми глазами, как будто спал, но ничто не могло разбудить его. Ни лекарства, что принес доктор, ни горячий ром, который жена пыталась влить ему в рот, с силой разжав зубы, ни резкий запах соли или уксуса, поднесенных к носу старшим сыном, ни шумные игры малышей, ни заботливые прикосновения Полисены.

Когда она обнаружила, что отец еще жив, то не смогла уйти от него. Ей жалко было оставлять его, такого слабого, больного и беззащитного, в когтях этой самолюбивой мегеры, которая, увы, была ее матерью. Женщина совершенно не обрадовалась, узнав, что муж спасен. Ее, скорее, раздражало, что теперь придется ухаживать за тяжелобольным. «Делать мне больше нечего, как сидеть у его постели и подтирать сопли!» – со злобой говорила она.

Поэтому, когда девочка вызвалась за ним ухаживать, женщина не стала ее прогонять, а позволила разместиться в углу грязной и темной комнаты, в которой жила вся семья.

– Вот уж не пойму, на что тебе это, – добавила она. – Но если очень хочется, то пожалуйста!

Разумеется, Полисена взяла к себе и поросенка – Белоцветик так к ней привязался, что для него было немыслимым расставание. Жена рыбака делала вид, что его не замечает, но малыши наслаждались его компанией и играли с ним целыми днями, визжа и ругаясь друг с другом, как маленькие дикари.

Глядя на своих новых братьев и сестер, Полисена, конечно, сравнивала их с той, кого она много лет считала своей младшей сестренкой. Петронилле – а она была такой же непоседой – не разрешали играть в слишком подвижные игры, бросаться на землю или выходить из дома без сопровождения взрослых. С ней постоянно был кто-то, кто заботился о том, чтобы она не ушиблась, чтобы была тепло одета, чтобы не говорила нехороших слов… Она была похожа на львенка, которого выгуливали на поводке. Но при этом получала шлепок только в самых крайних случаях, а вообще все относились к ней ласково, целовали ее и терпеливо отвечали на вопросы.

А жена рыбака всегда была груба и резка со своими детьми, отгоняла их пинками, когда те мешались под ногами, осыпала руганью, колотила по любой мелочи, да так, что Полисена никак не решалась открыть, кем она ей приходится, и спросить, почему же ее бросили, а всех остальных – нет.

Все ее существо сопротивлялось мысли о том, чтобы называть «мамой» эту злючку, и она предпочла отложить объяснение до того момента, как очнется рыбак.

А пока она изображала из себя постороннюю добрую крестьянку, призванную быть сестрой милосердия.

Лукреция оказалась с ней заодно.

– Я не покину Урагаль до тех пор, пока ты не поговоришь со своим отцом и не выяснишь всего, – пообещала она, и для ее подруги это было большим утешением.

Лукреция вместе со своими зверями устроилась на городском постоялом дворе и каждый вечер давала представления на площади. Зрители приходили даже с окраин и из близлежащих деревень. Это был урожайный год, и крестьянам было что потратить. Не нужно было бояться, что самые верные зрители заскучают, так как Лукреция каждый вечер меняла номера со зверями, и сама никогда не повторяла дважды, разве что по заказу публики, ни своих акробатических выступлений, ни песенок.

По утрам она навещала Полисену в лачуге на берегу моря. Помогала ей мыть больного, менять ему белье и повязки на голове, куда его ударила мачта.

Женщины в это время обычно не было дома. У нее имелось место на рынке, где раньше она продавала рыбу, пойманную мужем, а теперь – травы, грибы и улиток: их собирали за городом старшие дети.

В первый же день Полисена заметила, что ее братьев и сестер можно было поделить на две возрастные группы.

Троим было от девяти до тринадцати лет – это Пелагий, Бернард и Теофил. Затем шла младшая группа – две пятилетние близняшки, Бертилла и Бландина, которые по очереди смотрели за восьмимесячным младенцем, а также трое мальчишек четырех, трех и двух лет, оборванных и чумазых, которые постоянно визжали и копались в земле, как поросята.

Все они панически боялись своей матери, которая относилась к ним хуже, чем когда-то старый Жиральди относился к Лукреции. Больше всего боялись близняшки – заслышав издалека голос матери, они тотчас где-нибудь прятались.

Полисена не раз задавалась вопросом: женщина воспользовалась болезнью мужа, или же рыбак всегда терпел издевательства над детьми? А вдруг и сам он, когда выздоровеет – если выздоровеет, окажется еще строже и грубее, чем его жена?

Из всех братьев Полисене больше всех понравился Бернард, второй по старшинству, – он был самым веселым и больше всех любил отца. Один Бернард был признателен незнакомой девочке за заботу и внимательное отношение к рыбаку. Когда она начинала клевать носом от недосыпания, он говорил: «Иди поспи. Я посижу вместо тебя», или: «Ты такая бледная. Нельзя сидеть постоянно взаперти. Сходи на пляж, подыши воздухом!»

Однажды, когда больному вроде бы стало чуть лучше, Бернард уговорил Полисену пойти вместе с ним и показал ей небольшой шалаш, сделанный из ветвей прямо у задней стены дома.

– Вот здесь папа обрабатывает кораллы. Он делает такие красивые вещи! Лучше всего у него получаются рыбки, они кажутся живыми. Иди сюда, я тебе покажу.

Она увидела верстак со всеми инструментами, небольшую корзину с кусочками необработанного коралла и две скамеечки.

– Он и меня начал учить, до своей болезни, – сказал мальчик. – Хотел, чтобы мы, трое старших, как можно быстрее обучились ремеслу и смогли уехать подальше от мачехи и не зависеть от нее.

Полисена посмотрела на него с изумлением:

– Разве она вам не мать?

– Нет. Это вторая папина жена. Наша мать умерла семь лет назад. Потом появилась эта ведьма, околдовала отца своими нежностями, сладкими улыбочками и притворной заботой о нас, сиротах, и вышла за него замуж.

В первое мгновение Полисену поразила эта новость. Потом ее мозг заработал с огромной скоростью. Эта женщина появилась в жизни рыбака шесть лет назад, а она в то время уже давно жила в доме Доброттини. У нее не было в этом сомнений, так как она прекрасно помнила, как родилась Петронилла и как живот ее матери – нет, синьоры Доброттини – за несколько месяцев до этого надулся, и их с Ипполитой часто звали, чтобы прижаться к нему щекой и послушать, как пинается новый ребеночек, невидимый в своем темном гнездышке.

Она постаралась отогнать эти приятные эпизоды из жизни камнелунского дома, от которых у нее вставал комок в горле, и снова стала считать года, чтобы убедиться, что и она, как Бернард, Теофил и Пелагий, была дочерью первой жены рыбака.