Полисена дрожала, но застыла и не смела сопротивляться. Она надеялась, что кто-нибудь придет ей на помощь, что неожиданно войдет Лукреция или хотя бы Бернард.

Но никто не вошел, и косы упали одна за другой из-под лезвия ножниц жертвой мачехиной любви к собственной внешности.

В ту ночь Полисена не могла заснуть от обиды. Без конца проводила рукой по волосам, нащупывала несколько оставшихся беспорядочных прядей и глотала горькие слезы негодования.

Она тихонько всхлипывала, стараясь не разбудить детей, и вдруг услышала глубокий вздох со стороны ложа больного. Она тут же встала и подошла к нему, прикрывая рукой пламя свечи. Ее радости не было конца: рыбак открыл глаза! Взгляд был внимательным и ясным.

– Папочка, – прошептала она. – Папочка, наконец-то ты здоров!

Она бросилась на колени и начала целовать ему руки. Он смотрел на нее ошарашенно.

– Здесь так душно, – с трудом произнес он. – У меня в голове все смешалось. Воздуха бы!

– Ты сможешь встать, если я поддержу тебя? Сможешь ходить? – спросила Полисена.

– Ноги-то у меня в порядке… А вот голова не совсем. Ты кто, мальчик? Теофил? Пелагий? Бернард? Я плохо вижу, свет такой слабый.

– Нет. Это же я, – ответила Полисена, которую развеселило это недоразумение. – Мачеха отрезала мне косы, и теперь я похожа на мальчишку.

Рыбак тяжело дышал, полузакрыв глаза.

– Какая красивая ночь, – сказала Полисена. – Давай пройдемся по пляжу? Я так рада, что ты наконец проснулся. Пойду позову Бернарда.

Ребята с крайней осторожностью усадили больного на постели и растерли ему ступни.

– Дыши глубже. У тебя кружится голова? Подожди-ка, – они подняли его на ноги. – Облокотись сюда, вот так. Обхвати меня рукой за шею.

– А другой рукой – за мою.

Шаг за шагом они вышли на улицу, никого не разбудив. Рыбак вдохнул свежий морской воздух. Полная луна разливала по пляжу серебристый свет.

Рыбак снова посмотрел на Полисену.

– Ты ведь не Пелагий и не Теофил. Кто же ты, мальчик?

– Папа, это же Полисена! – воскликнул Бернард. – Наша сестра. Та, что приехала в ураганную ночь. Все это время она не отходила от тебя ни на минуту. Это благодаря ей ты еще жив.

– О какой сестре ты говоришь? – недоумевал рыбак, протирая глаза.

– Папа, это я, Полисена, твоя дочь, которую ты оставил на пороге монастыря, помнишь? Ну, с коралловой рыбкой.

– Помогите мне присесть, – вздохнул рыбак. Дети подвели его к изгороди.

– Девочка, – он взял руки Полисены в свои, – я не твой отец. Кто тебе сказал эту ложь?

– Ты сам мне сказал! – закричала потрясенная Полисена. – В тот день, когда был ураган. А потом ты потерял сознание. Помнишь?

Рыбак покачал головой и застонал:

– Мне все еще больно. Удар был слишком сильным. Наверное, я уже бредил.

– Да нет же! Ты был в полном сознании. Я показала тебе коралловую рыбку, а ты…

– Вот теперь вспомнил. Ты спросила у меня, кто ее сделал.

– … и кто мой отец. А ты ответил: «Я».

Рыбак грустно улыбнулся:

– Девочка, второго вопроса я не расслышал. Мой ответ относился к первому вопросу. Это правда, рыбку тебе сделал я, своими собственными руками. Даже если бы я расслышал вторую часть вопроса, то не смог бы ответить тебе ничего, кроме «не знаю».

– Но это ты отнес меня в монастырь?

– Да. Я не хотел, но моя жена – первая жена – уговаривала меня не отнимать хлеб у собственных детей ради найденыша. А мы так бедствовали!

– Найденыш?! Где же ты нашел ее? – вмешался Бернард.

– Сбегай-ка домой и принеси мне стакан воды, – попросил рыбак. – Я вам все расскажу. Но это длинная история.

Полисена заплакала от нового потрясения. Но к отчаянию и разочарованию понемногу добавлялось какое-то чувство облегчения. Да, у нее больше не было отца. Но она теперь не обязана оставаться в этом мрачном грязном доме и терпеть побои мачехи. Ей было жаль оставлять Бернарда и остальных ребят. «Когда я разыщу моих настоящих родителей и мое королевство, то приглашу их в придворные», – снова размечталась она.

Бернард как раз вернулся. Рыбак отпил глоток воды и начал свой рассказ:

– С тех пор минуло десять лет, но я все помню, будто это произошло вчера. Шел первый день штиля после бури, сотрясавшей море больше недели. Ветер стих, ярко светило солнце, и не было больше нужды держать лодку на суше. Поэтому я отправился за рыбой в открытое море, дальше, чем обычно. В полдень я находился недалеко от Скалы Баклана и вдруг вижу – прямо ко мне по воде, подгоняемые приливом, плывут сколоченные доски, судя по всему, от палубы корабля. Я тут же сообразил, что где-то произошло кораблекрушение, потому что вслед за досками приплыли два вскрытых бочонка, обломок штурвала, обрывки паруса, которые все еще держались на кусках мачты, и сапог – странно, что он не пошел ко дну. Все это были убогие останки, которые не стоило подбирать. И вдруг мое внимание привлек какой-то странный предмет: вначале он казался ящиком или большой деревянной коробкой, к которой с двух сторон были привязаны пробковые поплавки, чтобы не утонула. Меня разобрало любопытство, и я подождал, пока море поднесет ее поближе к лодке, зацепил крюком и поднял. Я думал, что в ней продукты, напитки или какие-нибудь драгоценности. Можете представить мое удивление, когда я увидел внутри девочку примерно годовалого возраста – что это была девочка, обнаружила потом моя жена, – завернутую в какое-то странное полосатое одеяло из шерсти, а от воды ее защищало темное полотно, пропитанное воском и смолой. Она не спала, но и не плакала. Наоборот, смотрела вокруг спокойно, словно наслаждаясь хорошей погодой.

– Это была я, – прошептала Полисена.

– Это была ты. Разумеется, я собрал сети и немедленно повернул домой. Нельзя сказать, что жена, увидев тебя, запрыгала от радости. У нас было уже трое детей, самому маленькому полгода, и куча долгов в придачу. Надо сказать к ее чести, что несмотря на это она приложила тебя к груди, как только ты заплакала. Ты сосала с такой жадностью, будто голодала много дней, а жена сказала: «Видишь? Ясное дело, мы не можем ее оставить. Мне не хватит молока на нее и на нашего ребенка». А на козу не было денег, и тем более на кормилицу. Вот мы и решили отнести тебя монашкам.

– И вам не пришло в голову разузнать, кто я такая? Кто отдал меня на волю морской стихии, положив в эту странную плавучую люльку? – спросила Полисена.

– Мы спрашивали и тут, в Урагале, и у морского министра в столице. Ни у кого не было сомнений, что останки принадлежали пиратскому кораблю. Не пропало ни одного судна из записанных в портовые перечни и ни одного иностранного купеческого корабля, направлявшегося в наши порты. Да и позже никто не явился искать его или расспрашивать об оставшихся в живых. И потом, ведь было это непромокаемое полотно, отрезанное от флага с черепом и костями…