черт возьми, ведь смог я подняться на Дхаулагири за три недели, почему бы не попробовать и на Эверест за четыре? Беспокоила и финансовая сторона. Стоимость восхождения на Эверест колеблется в пределах от пятидесяти до шестидесяти тысяч фунтов стерлингов, это баснословная сумма. Поначалу жене идея не понравилась, но когда я объяснил ей, что никто не гарантирует мое участие в гуркхской экспедиции годом позже, она изменила свое мнение. Но понимая, что такая возможность, скорее всего, больше не представится, я подумал: ну и что? И отправился в банк за кредитом.

– На что планируете потратить деньги, мистер Пурджа? – спросил клерк.

– Хочу купить машину, – солгал я.

Получив пятнадцать тысяч фунтов и добавив к этой сумме свои сбережения, я забронировал рейс до Катманду.

Однако частичное решение финансового вопроса – лишь полдела. Вылетев из Англии, я прикинул, что большинство восходителей в этом сезоне уже находятся в районе лагеря III и получили соответствующую акклиматизацию, чтобы продолжить подъем через открытое всем ветрам Южное седло – перемычку, соединяющую Эверест с другим восьмитысячником – Лхоцзе. С помощью шерпов можно быстро добраться из аэродрома в Лукле до базового лагеря, а затем и подняться в верхние лагеря, но я хотел совершить восхождение без помощи шерпов.

Я собирался подняться на Эверест в одиночку.

Понятно, что идея безумная, особенно с учетом моего всего лишь двухгодичного опыта в больших горах, – я ведь все еще продолжал учиться альпинизму и оттачивал навыки. Однако беспокойство сглаживалось тем, что альпинистский опыт все же имелся. Во-первых, я достаточно разбираюсь в медицине, чтобы помочь себе там, наверху, если что-то случится. Но одного этого, конечно, недостаточно, чтобы уберечься от всех опасностей на восьми тысячах. Ведь моя жизнь напрямую зависит от того, насколько быстро смогу двигаться, работать на экстремальной высоте. К счастью, хорошая скалолазная подготовка на военной службе, а также экспедиции на Дхаулагири, Ама-Даблам и Макалу дали хорошее представление, как выживать в таких условиях.

Что еще важнее, я умел контролировать эмоции в реальном бою, и поэтому почти не чувствовал страха, даже когда оказывался в критической ситуации. Восхождение на гору, на которой погибло бог весть сколько людей, – риск, но я готов был рискнуть. Также было понятно, что, если хочешь попасть в альпинистскую элиту, рано или поздно придется сделать нечто подобное, несмотря на серьезную нагрузку и невысокие шансы на успех. Конечно, восходить, имея за плечами груз в тридцать пять кило – палатку, снаряжение и припасы, – не шутка, но это было в моих силах. Кроме того, я собирался пользоваться кислородом на высоте более 7400 метров. Некоторые альпинисты-высотники относятся к кислородной поддержке неоднозначно. Кислородный баллон только увеличит вес, но его наличие жизненно важно, ведь я шел один.

В целом наибольший риск лежал в психологической плоскости. Я рисковал репутацией: что подумают коллеги-военные, если я облажаюсь? Так что, летя из Англии в Непал, а затем из Катманду в Луклу, я старался не думать о возможной неудаче. Я выполнял поставленную задачу – взойти на высочайшую вершину мира.

* * *

«Да ты блефуешь!»

«Погодное окно» для восхождения в конце мая резко сокращалось, и большинство людей, с которыми я встречался в Лукле, не верили в возможность восхождения за три недели. Такой же точки зрения придерживались члены американской съемочной группы, которые готовы были сорваться в любой момент, чтобы снять документальный фильм под условным названием «Everest Air» о работе спасателей. Американцы следили за спасателями, чтобы успеть заснять эвакуацию с горы какого-нибудь восходителя по медицинским показаниям. С учетом того, насколько опасны восьмитысячники, эти ребята без работы не останутся. Пока же они пытались узнать о моих намерениях и забрасывали вопросами скорее из дружеского участия, в то время как я упаковывал снаряжение. Подобные беседы можно часто услышать, покуда нервничающие альпинисты на адреналине готовятся к восхождению.

– Откуда ты, Нимс?

– Из Англии.

– Далековато забрался. А чем занимаешься по жизни?

– Я медик, работаю в Лондоне.

После экспедиции на Дхаулагири я пришел к выводу, что такая легенда – наилучшая, к тому же отчасти это правда. Если же начинаются дальнейшие расспросы относительно медицинской карьеры, можно уклониться, переведя разговор на лечение травм. Намекнуть как-либо на службу в британском спецназе – об этом не могло быть и речи. Руководитель съемочной группы посмотрел на мой рюкзак и снаряжение и сказал:

– Вроде многовато вещей у тебя. В трекинг собрался? Ведь на Эверест ты уже не успеешь.

– Нет, я приехал на восхождение. И я успею, потому что должен.

Повисла пауза.

– А где тогда остальные твои товарищи?

– Их нет, я иду один, буду подниматься соло.

Теперь уже все смотрели на меня с недоверием, послышался смех.

– Ты шутишь, что ли?

Я помотал головой и пожал плечами. Отношение к жизни по принципу «стакан наполовину пуст» противоречило всему, чему меня учили в спецназе, где жалобы на тяжелую жизнь или сдача позиций не считаются эффективной стратегией. Если возникает проблема, нужно просто найти решение. Я достаточно тренирован, чтобы адаптироваться и выжить. Упаковав последнюю вещь, я постарался выкинуть из головы услышанные язвительные насмешки. Негативное мышление столь же заразительно, сколь и разрушительно.

– Никаких шуток, друг. Я уже это делаю.

Времени на светские беседы не оставалось. План подняться на вершину в сжатые сроки подразумевал делать все быстрее, чем принято, и по возможности не расходуя много энергии.

Я быстро добрался до базового лагеря, затратив на это три дня. Вместо того чтобы отправиться на акклиматизационные выходы по печально известному леднику Кхумбу с его сераками в лагерь I, я сразу отправился в лагерь II на высоту 6400 метров. Восходители сюда обычно поднимались спустя месяц и даже больше после прибытия в базовый лагерь, поскольку нужна адаптация к высоте. Я не мог себе позволить такую роскошь, как отдых и трата лишнего времени, и скоро как следует поплатился за нетерпение.

Миновав палатки первого лагеря, я бодро прошел полпути до лагеря II, но затем заметил первые признаки того, что что-то пошло не так. Я стал выдыхаться. Недостаток акклиматизации сказывался все больше, и так тяжелый рюкзак все сильнее давил на плечи, и каждый шаг в кошках по льду давался теперь с огромным усилием. Кроме того, началось обезвоживание. Солнце стояло высоко, временами казалось, что я таю под его лучами. Пот заливал глаза, почти ничего не было видно, а опасности подстерегали буквально на каждом шагу.

Путь шел по льду Западного цирка, испещренному трещинами. Я, разумеется, пристегнулся к страховочной веревке, но прекрасно понимал, что, если вдруг земля разверзнется