– В каком смысле? Как ты это сделаешь?

– Ну, поначалу буду за ним следить, вдруг застукаю. А если ничего не обнаружу, то попробую… в общем, обольстить его. Посмотрим, клюнет ли он, – заявляет Пейдж как ни в чем не бывало.

Моя ладонь невольно взлетает к губам, я чувствую прилив нервного возбуждения.

– Ты что, шутишь?

– Тебе нужны доказательства? У меня будет камера и рассказ из первых рук. Бац! – говорит она, явно увлекшись этой идеей.

Я на мгновение задумываюсь. Пейдж, с ее спортивной фигурой и копной длинных каштановых волос, наверняка могла бы соблазнить кого угодно. До этой минуты я не ревновала к ее красоте, пока не представила в постели с Финном. Моим Финном.

– Я не собираюсь заходить далеко, – добавляет она, словно прочитав мои мысли. – Только чтобы добыть доказательства, которые тебе нужны.

Я не спрашиваю, какие именно доказательства и где та грань, за которую она не переступит. Просто потрясенно сижу несколько минут и молчу. И мне хочется знать. Мне нужно знать. Зайдет ли он так далеко, что изменит мне с самой близкой подругой? Готов ли выкинуть все, что у нас есть, всего за несколько бокалов и сексуальные заигрывания? Если да, я хочу об этом знать.

– Это просто… какое-то безумие, – вздыхаю я.

– Ага, – соглашается Пейдж тоном человека, которому больше нечего терять, хотя такая она и есть. – Подумай об этом.

Она наливает себе еще один бокал.

Мы оставляем эту тему и болтаем о белках, ворующих из птичьей кормушки, и о том, не слишком ли темно под дубом, где Пейдж расстелила рулонный газон.

Я размышляю, насколько ее подкосило горе. Ей даже пришлось бросить работу. Когда-то они с Грантом владели сетью ресторанов. Они заплатили за этот дом наличными, купили пляжный домик на побережье. Отдыхали в Таиланде и на Фиджи. А теперь? Единственный оставшийся ресторан позволяет им держаться на плаву, и то лишь потому, что не надо платить ипотеку, но одни только налоги на недвижимость доставляют им проблемы. Может быть, у них есть еще какие-то деньги, о которых я не знаю, но все равно лучше заплатить ей, чем незнакомцу. Это кажется менее опасным – больше похоже на акт солидарности. И тут я ни с того ни с сего говорю:

– Хорошо! Да!

Пейдж хихикает и делает еще один глоток.

– Если найдешь доказательства, я заплачу тебе, как заплатила бы детективу.

– Ты заплатишь только в том случае, если я их добуду.

– Согласна.

Если все пойдет не так, как хотелось бы, деньги мне и самой пригодятся. У меня дрожат руки, и я должна отвергнуть ее предложение, сказать, что это полное безумие, но мне кажется, это мой единственный шанс. И поэтому трясущимися руками я поднимаю бокал и чокаюсь с ней.

– Ладно. Я в деле, – твердо говорю я.

5

Джорджия

Иногда я совершенно забываю, что нахожусь в тюрьме, которую сама для себя создала. Прямо сейчас, разрывая хрустящую обертку на пакетике чая «Английский завтрак» и ставя чайник на плиту, я забываю об этом и чувствую себя нормальной хотя бы на мгновение. Счастливой женщиной с привлекательным, заботливым мужем и чудесным новорожденным ребенком. Я живу в огромном доме и должна только радоваться и ни о чем не беспокоиться. Но такое состояние длится, как правило, всего несколько секунд. Или иногда, когда просыпаюсь утром, мне удается зацепиться за обрывки сна и задержаться между сном и реальностью, и я забываюсь на чуть большее время.

Пытаюсь вспомнить, кем была до того, как превратилась в эту версию себя. Вспышки давнего счастья приходят разрозненными всплесками. Я помню долгожданный день рождения в Скейтвилле, когда мне было двенадцать: зашнурованные бежевые ролики, хотя мне хотелось белые, маленькие пиццы «пепперони» и «Доктор Пеппер» в ларьке, головокружительные световые точки, движущиеся по катку. Я помню, как тайком уходила из дома, чтобы всю ночь сидеть с друзьями у костра на пляже в Корнуолле, под персиковое вино и смех. Помню дом родителей в городе и последнее Рождество перед их смертью. Мы пили имбирное вино и смотрели «Эту замечательную жизнь». Помню день, когда продала свой любимый «Фольксваген Джетта» 1997 года выпуска, потому что собралась покорять мир. Степень бакалавра в области гостиничного бизнеса и туризма сначала обеспечила меня полугодовым контрактом в Кордильерах [6] и могла привести куда угодно.

Я отгоняю воспоминания и сажусь на стул, чтобы сделать глубокий, осознанный вдох и взять себя в руки. Но тут же разочарованно ворчу, когда вижу корзину для грязного белья у двери в подвал. Я планировала заняться стиркой пораньше, чтобы к вечеру любимое одеяло Эйвери было чистым, то самое, на которое ее недавно вырвало. Без него она не уснет.

Дочь улыбается мне из манежа, установленного перед телевизором. Там идут «Телепузики» и играет песня, которая звучит как в тот момент в фильме ужасов, когда оживает злая кукла и всех убивает. Я хочу выключить эту песню, но Эйвери визжит от восторга и поднимает в воздух пухлые кулачки, пытаясь пританцовывать. Я говорю ей, что сейчас вернусь, и нерешительно иду к корзине для белья. Распахиваю дверь в подвал и спускаюсь по крутой лестнице в темноту. Нащупываю цепочку, включающую верхний свет, и дергаю. В этих старых домах все отремонтировано и сверкает как новенькое – огромные открытые пространства и кухонные острова с белыми кварцевыми столешницами, но в подвалах все равно царит полумрак. Я уверена, что единственная причина, по которой Лукас не удосужился перенести прачечную на первый этаж, как это делают в каждой телепередаче о ремонте и дизайне, заключается в том, что сам он не стирает, так зачем ему это?

Ступаю осторожно, и корзина с бельем подпрыгивает на каждой ступеньке, пока я спускаюсь. Это просто белье. Обычное белье. Я закину его в стиральную машину, нажму «пуск» и уйду. Я останавливаюсь у подножия лестницы. На стене справа есть шаткие деревянные полки, вероятно висящие здесь еще с постройки дома. Они заставлены ржавыми банками с краской и древними канистрами с маслом, среди прочего ненужного барахла. Стиральная и сушильная машины находятся в дальнем конце комнаты с бетонными стенами, под оконцем, через которое в подвал почти не проникает свет, потому что его загораживает куст голубики. Я смотрю на открытую стиральную машину, затем оглядываюсь на лестницу. Это не иррациональный страх перед призраками или даже насильниками, прячущимися в тени. Я не боюсь без причины. Но вдыхая этот кислый запах подвала и грязной воды