Помешало увлечение наукой, в частности постижение свойств электричества.

— Электричества?

— Да. Подвал родового особняка Иван с товарищем переоборудовали в лабораторию. Когда особнял экспроприировали, перевезли оборудование в конюшню. Кстати, дом Соколовых до сих пор стоит на улице Гороховой.

— Вернуть не пробовали?

— Нет.

— Почему? Многие пытаются вернуть брошенную родственниками недвижимость. Не получается, подают в суд на возмещение материального ущерба.

— Пусть подают. Затевать тяжбы из-за какого-то там дома, — пустая трата времени.

— Согласен. Хотя вопрос спорный. Дом, я так понимаю, не одноэтажная хибара с полуразвалившейся крышей?

— Три этажа. С фамильным гербом на центральной части фасада, с отдельным въездом и внутренним двориком. На сегодняшний день в особняке проживает шестидесят семей. У кого квартиры из двух комнат, у кого — из трёх.

— Ничего себе домик. Знаешь, сколько в наше время стоит двухкомнатная квартира в центре Петербурга?

— Не интересовалась. Не для этого приехала в Москву, чтобы устраивать тяжбы по поводу дома.

Вопрос: «Для чего же тогда?» — чуть не сорвался с языка Ильи. Насторожило то, как произнесла последнюю фразу Элизабет. Словно обрубая концы, давала понять — тема особняка интересует только потому, что тот был построен прадедом.

Такой поворот событий не столько озадачил Богданова, сколько поверг в смятение. Следовало спросить о чём-то, что могло помочь понять картину того времени. В крайнем случае выдержать паузу.

Богданов же вместо того, чтобы промолчать задал вопрос больше похожий на приговор, чем на проявление понимания.

— Получается, что род Соколовых иссяк? Ты ведь уже не Соколова.

Пробежавшее по лицу француженки отчаяние на глазах превращалось в решимость, от которой за версту веяло желанием добиться справедливости.

— Буду Соколовой, когда верну фамилию отца.

— Как это?

— Поменяю фамилию Лемье на Соколову. Я уже сообщила об этом родителям.

— Сделаешь это, отчим вычеркнет из завещания.

— Ну и пусть. Прадед оставил столько, что хватит на три поколения вперёд.

— Выходит отец твой был так же богат, как и отчим?

— И да, и нет. Прадед оказался человеком чрезвычайно практичным. Просчитав, что при новом строе сыну не достанется ничего, а то и того хуже, объявят врагом народа, составил завещание так, что владеть состоянием сможет тот, кто изыщет возможность доказать принадлежность к роду Соколовых.

— Быть или Соколовым, или Соколовой?

— Да.

— А если наследница вышла замуж и взяла фамилию мужа?

— Неважно. Должна иметь фамилию Соколова. Это главное условие, оспаривать которое бессмысленно.

Взяв в руки бокал с коньяком, Элизабет, сделав глоток, вынула из сжатых в кулак пальцев Ильи сигару. Пыхнула не хуже, чем Богданов.

— Для того, чтобы поменять фамилию, необходимо было предъявить разрешение французских властей. Такого документа у меня не было, зато были деньги. Сумма — три тысячи евро, а также свидетельство о рождении, в котором черным по белому указаны настоящее имя и фамилия, сделали своё дело, чего не оказалось у моего брата.

— Брат тоже положил глаз на завещание?

— Возможно. Жак по складу характера- кровосос. Таким его сделали родители, избаловали донельзя, теперь мучаются. Неровен час сыночек станет наркоманом, и тогда конец всему.

— Из мадам, брызжет ревность?

— Было бы к кому.

— В таком случае какие проблемы?

— Проблемы есть и немалые.

Раскрыв сумочку, Элизабет, вынула сложенный вдвое лист бумаги.

— Что это?

Беря в руки исписанный непонятными обозначениями документ, удивлённо глянул на француженку Илья.

— Завещание. В документе есть ряд условий, не выполнив я не смогу доказать принадлежность к роду Соколовых.

Повертев в руках листок, Богданов положил тот на стол.

— Но здесь каракули какие-то.

— Завещание закодировано. Бумагу эту три года назад мне отдала мама. За неделю до гибели конверт маме передал отец. К документу прилагалось сопроводительное письмо, в котором говорилось, что к завещанию необходимо подобрать ключ.

— Почему дед или отец не сделали этого сами?

— Про деда ничего сказать не могу. Думаю, тот сознательно не стал расшифровывать завещание, дабы не подводить ни себя, ни сына под подозрение. Не то было время. Тридцатые годы… Повальные аресты, страх перед НКВД…

— А отец?

— С отцом сложнее. Почему на стал расшифровывать, не знаю. Причина могла быть только одна — неувереность в завтрашнем дне.

Богданов задумался: «Всё вроде бы правильно. Завещание прадеда, сопроводительное письмо, дополнительные условия. Всё вокруг ценностей, которые в глаза никто не видел. Стоп! С чего я вдруг решил, что никто не видел? Цифра стоимостью в тридцать миллионов была озвучена? Была. Из чего же то она сотворилась?»

— Неувязочка получается, — произнёс потаённым голосом Илья. — Днём мадам называла цифру — тридцать миллионов евро. Во столько оценивается завещание деда?

— И да, и нет. Исходя из оценок специалистов, цифра должна выглядеть гораздо солиднее.

— Как можно давать оценку, не зная перечня обозначенных в завещании вещей?

— Почему не зная? Ещё как зная!

Выкуренная наполовину сигара выпала из рук Ильи. Потрясённый услышанным, Мачо как мог пытался сообразить, что именно означали слова француженки.

Элизабет же, видя, какое впечатление произвело на Илью признание, не выдержав, прыснула со смеха.

— Я думала, психика у мужчин более устойчива.

Стряхнув с брюк крошки табака, Богданов, взяв в руки листок, ещё раз пробежался взглядом по «иероглифам».

— Тебе удалось расшифровать эту муть?

— Удалось.

— Каким образом?

— Сначала было много — много прочитанных книг, брошюр, статей. Затем месяц борьбы с самой собой. Потом наступило спокойствие, за которым пришло понимание.

Вынув документ, Элизабет ткнула пальцем в одну из верхних строчек, — здесь написано: «Читай и думай не так, как это делает обычный человек».

Элизабет подняла глаза на Богданова: «Ты как читаешь?»

— Как все, с верхней строчки до последней.

— И я также. Население планеты всей как написано, так и читает. Зная это, прадед изменил порядок документа. Он составил его так, что читать требовалось в обратной последовательности, от последней строчки до первой. Причём хитрость была не единственная и не самая лёгкая.

Ткнув повторно пальцем в сопроводительное письмо, Элизабет давала понять — Илья должен последовать её примеру.

— Читай.

«Жизнь подчас складывается так, что правая рука не ведает о том, что делает левая», — прочитав, Богданов поднял глаза на Элизабет.

— В чём прикол?

— В том, что в переводе на обычный язык, данная фраза означает — читай не слева направо, а наоборот.

Оторвав взгляд от бумаги, француженка, не замечая, насколько напряжено лицо Ильи, произнесла: «Стоило понять смысл данной фразы, как момент истины не заставил себя ждать. Был момент, когда казалось, что я вижу лицо прадеда, как тот составляет текст завещания, как кодирует, как вчитывается в каждое написанное им слово. В ту минуту я впервые почувствовала, что разгадка где-то рядом. Правда до