К 50-й миле Джейсон понял, что абсолютно выдохся. Стоя почти у самой вершины горы, он почувствовал, насколько наивной была его уверенность в себе.

К 60-й миле Джейсон осознал, что участвовать в гонке в присутствии любимого человека – ошибка, если только этот человек не врач «Скорой помощи» или не такой же участник приключенческих гонок. Ущерб, наносимый вами собственному организму, слишком велик, чтобы ваши близкие могли оказывать вам поддержку, которая так нужна для победы. Они будут просить вас остановиться. Будут плакать и взывать к здравому смыслу. Но в том, чтобы бежать сто миль на снегоступах, нет ничего разумного в принципе.

На 69-й миле Джейсону понадобилось подкрепиться. Он зашел в сарай и съел половину пиццы, два сэндвича «Рубен» и брекфаст-буррито (см. рецепт на странице 229). Он терял силы с каждым следующим кругом. Он остался единственным человеком на трассе. Пошел дождь. Постепенно потоп обратился в лед, а ледяная крупа, в свою очередь – в непроглядный буран, менее чем за три часа занесший все старые следы глубиной в полфута.

После 81-й мили я обнаружил Джейсона на полу курятника лежащим лицом вниз в курином помете и перьях.

– Тебе придется объяснить мне, почему ты спишь в курятнике, – сказал я.

– Здесь охеренно тепло, – пробормотал он.

К 91-й миле Джейсон являл собой ходячую катастрофу – полумертвый спотыкающийся зомби. Его правому голеностопу пришел конец, он чудовищно распух, а размякший снег проваливался под полным весом его левого снегоступа при каждом шаге. Под двухфутовым слоем снега хлюпало месиво из воды, льда и грязи. Не раз и не два ему приходилось откапывать свою ногу замерзшими пальцами в промокших перчатках, после чего он валился на бок от изнеможения. А через несколько шагов все повторялось.

Все ощущение собственного «я» заменила собой пульсирующая, строго локализованная, но при этом неспецифическая боль. Деревья глумились над ним, а гора пыталась его утопить.

Было темно, начался сильный снегопад. Джейсон прилег в сугроб, рассчитывая немного, как он думал, поспать. Взглянув на небо, он осознал всю дикость ситуации. И, уплывая в забытье, почувствовал, что его начинает присыпать снегом. Если он заснет, никто его не хватится еще минимум 3–4 часа. А до того момента, как его найдут, может пройти до 6 часов. Он может замерзнуть насмерть. В тот момент Джейсон осознал, что это уже не гонка – не испытание, придуманное и сконструированное на потеху мужчинам из пригородов, пытающимся вернуть себе утраченную маскулинность. Если он не найдет в себе храбрости, чтобы встать и идти, он погибнет.

На 94-й миле, в полночь, когда бушевала метель, Джейсон ввалился в сарай, завершив свою самую продолжительную петлю – семь часов в общей сложности. Он рухнул на пол. Все. Он сдался.

В сарае сидел я – в снегоступах и зимней экипировке.

– Вставай. Пошли.

– Что, хочешь пройти петлю со мной? – спросил Джейсон.

– Давай закончим, – сказал я.

– Я не могу и шагу ступить.

– Что, спекся? – спросил я.

– А?

– Спекся? – повторил я.

– Нет.

– Отлично. Тогда пойдем.

– Давай закончим, – сказал Джейсон и поднялся.

Как нарочно, шторм усилился. Мы заблудились. Не могли отыскать тропу. Ползли в гору. Ручьи, бегущие с горы, вздулись и начали ломать лед. Мы мокли под снегом. Это было противоположностью самосохранения. Это было безумие.

Когда мы добрались до вершины горы, Джейсон развернулся, чтобы отправиться вниз.

– Ты куда собрался? – спросил я. – Нам надо расчистить пункт первой помощи.

Джейсон едва не сорвался и мне не врезал. Но в моем безумии есть система. Мы были последними на трассе, а значит, не могли уйти, оставив пункт первой помощи в таком состоянии. Поэтому мы его расчистили. Что-то щелкнуло в голове Джейсона, и он все понял. Это была уже не гонка. Никто на нас не смотрел. Не было никаких ликующих болельщиков. Никаких спонсоров и рекламных контрактов. Только двое чуваков, сходящих с ума на горе, занимающихся уборкой перед тем, как отправиться спать. А на следующий день нам предстояло много работы.

Джейсону пришлось снять снегоступы и часть пути вниз преодолеть ползком. Но он справился. Тогда-то я и начал называть его Амбарной Бестией.

Сто миль. Шестьдесят два часа.

Джейсон рухнул на пол в курятнике. Старые правила больше не действовали. Амбарная Бестия вернулся домой.

Питтсфилд – городок, расположенный в горной долине в глухом центре Вермонта. Там живет всего около пятисот человек, и многие из них приезжают туда только зимой, чтобы покататься на лыжах. Центр города крошечный – где-то сорок зданий в общей сложности и еще примерно три сотни домов, разбросанных вокруг горы. Многие мили тропок вьются по долине и над ней. Тут можно пройти сорок миль и не встретить ни одного дома. Уединенная плодородная горная долина немного напоминает Спарту, только с более суровыми зимами.

Я вырос в Куинсе, где итало-американские мальчишки вроде меня учились стойкости и упорству, трудясь на местных предприятиях: в пиццерии, у поставщиков цемента, на свалке. Я построил бизнес по очистке бассейнов и перемыл бассейны практически каждому мафиози из «пяти семей» Нью-Йорка и их приятелям. Научился пробиваться наверх, торгуя ценными бумагами на Уолл-стрит. Но я хотел, чтобы мои дети получили более деревенское воспитание и ели то, что вырастили своими руками. Что, если бы мне удалось привить им те же принципы усердного труда и самодисциплины, приучив их к работе на органической ферме, в гостинице типа «ночлег и завтрак» или в компании, организующей гонки с препятствиями? И у них будет больше пространства и возможностей тренироваться, как Ума Турман в фильме «Убить Билла». Насколько же это будет круто!

Я переезжал туда, не имея наполеоновских планов по созданию нового движения. Подобно тому как Амбарная Бестия не планировал пробежать сто миль в гонке на снегоступах, я не планировал выстраивать международный бизнес по организации гонок с препятствиями. Я поставил перед собой куда более личный вопрос: как нам с женой привить любовь к движению своим собственным детям? Можем ли мы в эпоху, когда на каждом шагу нам всячески препятствуют фастфуд, технологии и современные предметы роскоши, построить жизнь, в которой бы поощрялись сила и жизнестойкость?

Плутарх рассказывает нам историю о Ликурге, легендарном законодателе Спарты. Когда от него требовали превратить Спарту в полноценную демократию, он отвечал: «Начните с собственной семьи». Иными словами, если вы не настроены экспериментировать в своей личной жизни, вам, пожалуй, не стоит затевать и масштабный социальный эксперимент. Но если вы являетесь серьезным сторонником социальной революции, то потрудитесь подать другим пример.

Слава богу, у меня потрясающая жена. В колледже Кортни была футболисткой мирового уровня. Я встретил ее на триатлон-эстафете в Нантакете, когда бежал босиком по каменистой местности в плавательном костюме. Она сразу поняла, что я сумасшедший, а я сразу понял, что она – та самая. На нашем первом свидании мы отправились на каяках в открытый океан, взяв курс на отдаленную бухту, которую я наметил конечной точкой; по прошествии первых четырех часов заплыва, в итоге продлившегося все восемь, у нас кончилась вода. Она была истинным воплощением спартанской женщины задолго до того, как я вообще узнал, что это значит. На ней держится все.