— Ну? — поторопил тем временем патер Мэгли.

Арвор властным жестом нажал на ее плечо, заставляя опуститься перед ним на колени. Его член, возбужденный и твердый, испещренный синими ручейками вен, перепачканный золотой краской, торчал вперед и почти упирался в ее лицо.

— Давай, — прошептал он так тихо, что услышала только она.

— Я не могу, — отчаянным голосом пробормотала в ответ девушка. — Я не знаю, как… я не умею…

Арвор под маской, наверное, нахмурился:

— Не умеешь? Ты что, никогда не сосала члены?

— Я вообще… — Исмин задохнулась от стыда. — Я вообще никогда не…

— Никогда не трахалась? — уточнил Арвор, и в его голосе послышались не то издевка, не то испуг.

— Никогда, — тихо подтвердила Исмин срывающимся голосом.

Арвор неожиданно отступил и вдруг снял маску. Исмин не поняла, что происходит, и лишь вскочила на ноги. По залу разнесся недовольный шепот, послышались возмущенные возгласы. Но Арвор обратился прямо к главному гостю торжества:

— Мой господин, патер Мэгли… я должен сообщить важную вещь, — он сделал паузу. — Она девственница.

9 глава

Случалось, что рабыни-девственницы скрывали свою невинность, Арвор знал о таких случаях. И знал, что происходило, когда это становилось известно господину и госпоже. Рабынь наказывали. Жестоко. Пороли розгами, не кормили по несколько дней, отрезали или прижигали клитор, чтобы они не испытывали наслаждения. Но перед этим, конечно, все равно продавали драгоценную невинность какому-нибудь богачу. Дом Марсилия славился этим, и каждый раз, когда здесь появлялась девственница, устраивались торги. Господин и госпожа продавали право первой ночи тому, кто был готов заплатить больше всех. Почему это пользовалось таким успехом? Но что же, если не чистота, должно было цениться в этой проклятой всеми богами, грязной, развратной стране?

Перед важным событием рабыню приводили в порядок: давали ей вдоволь поесть и выспаться, купали ее, расчесывали, напитывали кожу и волосы эфирными маслами. Рабыня должна была понравиться тому, кто ее купил, и удовлетворить все его прихоти.

Некоторым девушкам везло: они доставались опытным и ласковым любовникам. Но те, что вынуждены были ложиться под патера Мэгли, знали, что их не ждет ничего хорошего. Глава Криниса был извращенцем, не напрасно и в этот раз он пожелал, чтобы рабы были в масках и в бассейне с медом. Какой-то раз, Арвор отлично помнил это, патер Мэгли трахал двух рабынь в бассейне крови, нацеженной из убитых бойцов. В другой раз он привез с собой какие-то жуткие хирургические инструменты. Все в доме слышали, как проданная ему на ночь рабыня кричала от боли. Через несколько дней она умерла от какой-то инфекции. А однажды патер вызвал всех мужчин-рабов дома Марсилия и заставил их трахать одну рабыню. Всего мужчин было около сорока. Патер наслаждался зрелищем всю ночь.

Впрочем, если появившаяся в доме рабыня сразу заявляла о своей невинности, а потом ею оставался доволен купивший ее господин, с ней обращались хорошо. Исмин же умолчала о своей девственности, и теперь ее точно ждало наказание. Но перед этим ее девственность должны были выставить на торги — так что, жестокая кара оттягивалась на неопределенный срок. Кроме того, если бы Арвор сейчас трахнул ее, и у девчонки при всех пошла кровь, свидетельствующая о ее невинности, беднягу наверняка распяли бы прямо на месте, на потеху гостю-имениннику. Так что, Арвор не жалел о сказанном. Хотя и смотрел на худенькую рабыню с сочувствием.

— Почему она скрыла это? — голос патера Мэгли был до того ледяным, что даже патеру Марсилию показалось, что стекла цветных витражей на вилле вот-вот покроются льдом, а изо рта всех присутствующих пойдет пар. Тем не менее, хозяин взял себя в руки, чтобы обратиться к девчонке, стоявшей перед ними с низко опущенной головой:

— Отвечай же! Почему ты не сказала, что невинна?

— Я не знала, что… — едва слышно пролепетала девушка.

— Ты не знала?! — взорвался патер Мэгли.

— Я не знала, что это важно…

— Как можно было… — тут уже возмутился хозяин дома, и остальная знать тоже зашепталась, но патер Мэгли неожиданно вскинул руку вверх, заставляя Марсилия и других господ замолчать, и внимательно всмотрелся в лицо рабыни, щурясь от близорукости.

— Откуда я знаю твое лицо? — спросил он вдруг.

— Вы видели ее на Арене Мори, господин, — заметил патер Марсилий, но его гость отмахнулся, как от навязчивой мухи:

— Нет-нет, я видел ее раньше…

И только сейчас Исмин, перепуганная настолько, что в последние дни не думала ни о чем, кроме спасения своей души, вспомнила, как хотела когда-то увидеть патера Мэгли, чтобы спросить, когда кончится ее долговая отработка, когда ее вернут домой, к родителям и сестре…

В ее сердце вдруг вспыхнул огонь надежды, и она с отчаянным грохотом упала на колени перед патером Мэгли:

— Вы помните меня? Вы меня правда помните, господин? Я была свободной арданкой, жила в деревне на окраине столицы со своими родителями и сестрой… Мой отец потерял скот и не сумел уплатить вам налог… А потом еще сломал ногу… И вы велели отправить меня на рудники… Никто не вызволил меня оттуда… Если вы помните об этом, спасите меня, умоляю, — она наклонилась совсем низко, чтобы поцеловать его сандалии. Голос ее дрожал, прерывался, и впервые за многие месяцы ей показалось, что ее жизнь еще может стать прежней.

Но это длилось лишь несколько сладких, полных надежды мгновений. Патер Мэгли в задумчивости посмотрел на валяющуюся в его ногах рабыню, а потом произнес:

— Так или иначе, на рудниках ты совершила большую оплошность. Если ты и отработала первый долг, теперь за тобой второй, и он больше прежнего. А еще я при всем народе обещал тебя дому чемпиона, и теперь отпустить тебя не могу. Теперь ты — собственность патера Марсилия. Хочешь свободы? Проси об этом у него.

Исмин взглянула на своего нового хозяина, но тот покачал головой:

— Хоть ты и досталась мне даром, и хоть ты непослушна, как вшивая овца, я не дурак, чтобы давать свободу рабыне. Тем более невинной рабыне. Позабудь о своей прежней жизни, глупая девчонка. Теперь ты служишь этому дому.

Патер