— Да… стандартные формулы… «Вводит свой сияющий бриллиант в твое влагалище…» Откуда здесь бриллиант? Где вы это взяли?

— Так… Досталось по случаю.

Я достал из пачки «Lucky Strike» новую сигарету и задал последний интересовавший меня вопрос:

— Скажите, Александр Сергеевич, а фамилия Кострюков вам о чем-нибудь говорит? Я слышал, был такой тибетолог в начале века…

Я смотрел на профессора. Профессор смотрел на меня и бледнел на глазах. Выглядело это так, словно кровь вдруг вся, целиком, ушла из его громадного тела.

Он стал даже не белым, а каким-то… зеленым. Меньше чем за минуту из розовощекого здоровяка он превратился в руину.

— Это мантра Кострюкова, да?

В тон ему я ответил шепотом:

— Не знаю.

— Откуда она у вас?

Он все еще держал в руках пергаментный лист. С трудом, как будто преодолевая сопротивление, он оторвал взгляд от моего лица, медленно заскользил глазами по строчкам и, дочитав до конца, выпустил пергамент из рук.

Листок упал на липкий, залитый пивом стол.

— Пойдемте поговорим в моем кабинете. Здесь слишком много народу.

Мы вышли из буфета, поднялись на четвертый этаж, долго шли по неосвещенным, заставленным шкафами коридорам, затем спустились на второй, потом он остановился перед дверью с табличкой: «Вост. факультет. Толкунов А. С., профессор», отпер дверь своим ключом и пропустил меня вперед.

Кабинет оказался вытянутым и узким. Со множеством книжных шкафов и всего одной лампочкой на витом шнуре под потолком. Профессор походил по кабинету, а потом сел на подоконник.

Мы помолчали. Наконец он сказал:

— У вас есть какое-нибудь удостоверение личности?

— Пожалуйста.

Профессор запустил руку за ворот свитера, извлек из нагрудного кармана рубашки очки и водрузил их на мясистый нос. Удостоверение мое он рассматривал долго и пристально.

Мы опять помолчали.

— Так что же насчет Кострюкова?

— Насчет Кострюкова? А что с ним? Был такой востоковед у нас в университете. Заведовал кафедрой. Написал диссертацию «Простонародные формы культа святых в тантрическом буддизме». Ездил в Тибет, привез оттуда мощи Джи-ламы.

— Чьи мощи?

— Джи-ламы. Это тибетский святой. Инкарнация бога-мстителя Махакалы. Очень колоритный деятель… Неужели не слышали?

Он слез с подоконника, подошел к книжному шкафу со стеклянными дверцами, покопался внутри и протянул мне брошюру.

— У меня была аспирантка. Она занималась той же темой, что и Кострюков. Книжку вот выпустила. Ее звали Ирина. Фамилия — Ляпунова. Ирка-блондинка… Красивая… совсем молодая и удивительно талантливая. Я, дурак старый, даже приударить за ней думал. Все были уверены, что мы поженимся…

— И что?

— В прошлом году она поехала в Тибет собирать материал для кандидатской и погибла… Двадцать три года. Глупая смерть. Если хотите, можете взять почитать.

— Спасибо, профессор. Обязательно прочту.

— Пожалуйста. Прочтите… Надеюсь, вы понимаете, в какую историю влезаете.

— Что вы имеете в виду?

Профессор Толкунов долго и пристально смотрел на меня поверх дурацких очков в роговой оправе. Он сидел сгорбившись, безвольно опустив руки, и от него воняло отчаянием. Запах напоминал ветчину, забытую на время отпуска в выключенном холодильнике.

— Хочется вам в этой истории покопаться — копайтесь на здоровье. Только имейте в виду: первым в Европе Джи-ламой стал заниматься Кострюков. Еще в начале тридцатых. Написал диссертацию, съездил в экспедицию. А в конце тридцатых его расстреляли. Вместе с семьей и всеми членами экспедиции. Потом, после войны, немец один заинтересовался. Помню, все письма писал в Кунсткамеру, вышлите, мол, фотографию мощей. Этот умер от рака. Буквально за полгода сгнил живьем на глазах у изумленных докторов. Потом Ирина… моя аспирантка. Поехала в горы и там сорвалась с утеса. Разбилась так, что даже собирать было нечего.

Уже совсем уходя… уже на пороге, я оглянулся и посмотрел на профессора. Все так же, сгорбившись, он сидел на подоконнике.

Посеревшая кожа. Опухшие веки. Дрожащие руки сложены на огромном животе…

И еще долго у меня перед глазами стоял его взгляд: бездонный взгляд затравленного животного.

На книжке, которую дал мне почитать чокнутый профессор Александр Сергеевич Толкунов, значилась фамилия автора «И. Ляпунова», а ниже — название: «Загадки Джи-ламы».

На титульном листе все это было повторено еще раз, а кроме того, там имелся подзаголовок: «Экскурс в историю Цаган-толги (экспоната Белая голова, единица хранения № 3394, Государственного музея антропологии и этнографии им. Петра Великого)».

Сперва я не понял, какое отношение имеет книжка к тому, о чем мы говорили. Бумажная обложка с размытой картинкой. Плохонькая полиграфия. Куча опечаток. В конце — «Список цитированной литературы» с кучей аббревиатур.

Лично мне больше всего понравилась одна — «ЖОПА № 6» («Журналъ Общества потребительской ассамблеи», № 6 за 1906 год).

То есть типа того, что академическая брошюрка, рассчитанная на двадцать читателей с образовательным уровнем не ниже доктора наук. Однако мое пиво в жестяной баночке успело нагреться, кассета в магнитофоне, доиграв до конца, кончилась, а я третий час подряд не мог от книжки оторваться.

История, изложенная в книге, началась в 1912 году, на тибетских окраинах пустыни Гоби.

Жили здесь кочевники: тибетцы, монголы, каракалпаки, тохарцы и еще черт знает кто. Общим числом более сорока народов и народцев.

А поскольку земли эти во все времена считались ничейными… ни русскими, ни китайскими, вроде как сами по себе… и присоединить почти безлюдные горы и пустыни не получалось ни у одной из великих держав, то державы ограничивались тем, что нещадно грабили забитых аборигенов.

Накануне Первой мировой те не выдержали. По Центральной Азии заполыхал огонь Великого восстания.

Обезумевшие от голода и нищеты кочевники подняли бунт. Собрав пятидесятитысячную армию, они прокатились по окраинам Срединной империи, заливая их кровью и оставляя за собой лишь пепелища да башни, выложенные из отрубленных китайских голов.

Регулярной китайской армии было не до них. В столице императоров из династии Цин происходили дела похлеще. Как раз в этот момент армия Юань Ши-кая свергала с трона последнего императора.

Брошенные на произвол судьбы местные китайцы толпами бежали под защиту неприступной крепости Кобдо. Единственной неприступной крепости на всем Тибетском нагорье.

Через полгода после начала Великого восстания тибетцы дошли-таки до Кобдо и под восьмиметровыми стенами цитадели их армия намертво встала.