Когда через многие годы Словцов станет денно и нощно просиживать в кабинете, расположенном в одном из домов подгорной части Тобольска, перелистывая собственные записи в многочисленных тетрадях, обращаться к редким книгам — ему будут так необходимы тишина и уединение. Литература, приведенная в научном труде Словцова и обозначенная как «Руководства при составлении обозрения», должна будет всегда находиться под руками. Он еле сможет выкраивать небольшое время для столь им любимых пеших прогулок…

А пока Петр Андреевич, не пугаясь ни мороза, ни ледяного ветра, одетый в надежную медвежью доху, в бобровой шапке, смахивая с бровей меховыми рукавицами искрящийся на солнце иней, едет то в Якутск, то к рыбакам Байкала, то в дальние поселения ссыльных…

В жаркий день, коротая длинный путь, он сбрасывает с себя сюртук, остается в одной рубашке. Просит, чтобы казак остановил возок посредине поляны, где расцвели купальница сибирская, золотистая примула, сарана, зверобой. Он торопится побывать везде, многое разглядеть и понять!.. Он пытается убедить иркутского губернатора Трескина, что учебные заведения губернии находятся в бедственном положении — необходима помощь. Тот сперва поддерживает Словцова, но вскорости ни о какой помощи и слушать не желает.

В Иркутске к П.А. Словцову часто приходит домой любознательный молодой человек Иван Калашников. У историка нередко бывают в гостях учителя Кокорин и Щукин — иркутяне, недавно окончившие Петербургский педагогический институт, открытый в свое время при содействии И.И. Мартынова. Особенно большое участие Словцов принимает в судьбе Калашникова — даровитого человека, пробующего свои силы в литературе. В дальнейшем Калашников станет одним из наиболее популярных писателей-сибиряков, с помощью Словцова переберется в Петербург. Роман Калашникова «Камчадалка», другие его произведения привлекут внимание Пушкина, о книгах сибирского романиста будут писать, хотя и чрезмерно предвзято, В. Белинский, Н. Полевой. Калашников и Словцов станут близкими друзьями, несмотря на то, что их разделяла 30-летняя разница в возрасте…

Оказавшись после Петербурга сначала снова в Тобольске, а затем в Иркутске, Словцов мучительно переживал столичные перипетии. Перед ним со всей очевидностью обозначилась колоссальная опасность; он столкнулся с реальной угрозой сбиться со своего истинного пути, изменить природным дарованиям, отказаться от высоких целей, связанных с творчеством, с ориентацией на лучшие человеческие порывы. Он прекрасно осознавал, что в Сибири лишается многих возможностей, в сравнении с Петербургом, для проявления себя на государственной службе, в науке, в литературе, в других сферах интеллектуальной деятельности. Словцов несколько раз предпринимал энергичные попытки к возвращению в столицу, но они оказались тщетными… А когда разрешение на возвращение в Петербург наконец-то было получено, то он уже и сам не пожелал уезжать из Сибири! А житейских, обыденных трудностей у него всегда было предостаточно. Недаром историк, не привыкший жаловаться, все-таки писал Ивану Калашникову в Петербург летом 1829 года, уже работая над «Обозрением»: «…Я остаюсь среди волков, нападающих на меня в злобе и неведении». Но и в такой обстановке Словцов не терял главного ориентира: «Он один (Бог. — В.К.) наш защититель, — говорит Словцов в том же письме к Калашникову, — и если бы сего верования не имел я, то давно бы жизнь моя излилась, как вода, по словам Давида». Вот мы и нашли главный источник, из которого историк черпал силы для жизни и творческой работы…

В Иркутске затяжная борьба Словцова с косностью местных высокопоставленных особ в конце концов была вознаграждена для него событием праздничным! В 1819 году М.М. Сперанский, освобожденный из ссылки, назначается Александром I на пост сибирского генерал-губернатора. От этой должности И.Б. Пестель был отстранен, а иркутский гражданский губернатор Н.И. Трескин вскорости отдан под суд. Перед Сперанским в Сибири императором были означены две труднейшие задачи: выкорчевать злоупотребления властью чиновниками и реформировать управление Сибирью — «сообразить на месте полезнейшее устройство и управление сего отдаленного края». Император хорошо себе представлял, что лучше Сперанского проблемы Сибири понять и разрешить не сможет никто. Ведь в отношении Сперанского, пожалуй, и сегодня остаются справедливыми следующие слова: «Со времен Ордин-Нащокина, — писал историк В.О. Ключевский, — у русского престола не становился другой такой сильный ум; после Сперанского, не знаю, появится ли третий». В Сибири Сперанский проделал огромную работу, его реформы поныне остаются самыми мощными и самыми разумными за всю историю Сибири. Среди различных документов тогда были подготовлены и приняты два важнейших: «Учреждения для управления сибирских губерний» и «Устав для управления сибирских инородцев». Приступая к подготовке Сибирской реформы, Сперанский исходил из собственного взгляда на окраины империи как на «гетерогенные» образования, требующие и в управлении и в решении иных вопросов индивидуального подхода. При этом необходимо помнить о следующем: Сперанский подчеркивал, что «следует вводить новый порядок постепенно», что все его новшества «представляют более план к постепенному образованию сибирского управления, нежели внезапную перемену» (выделено мной. — В.К.), — так он говорил в письме к П.М. Капцевичу, назначенному генерал-губернатором Сибири ему на смену. Сперанский многое сделал для решения так называемых «сибирских вопросов», над дальнейшим «снятием» которых позднее почти безуспешно бились «областники», другие деятели, неудовлетворенные развитием нашего сибирского края…

Приехав в Иркутск, Сперанский часто встречается со своим старинным другом Словцовым, который разделяет его взгляды на реформирование управления Сибирью. Они сразу же провели несколько вечеров в бурных разговорах, воспоминаниях. Словцов оказывается советником Сперанского! Главную, важнейшую тему их бесед составляли размышления о переустройстве настоящего и прогнозные обсуждения достойного будущего Сибири, — эти разговоры имели немалое значение для подготовки Сперанским знаменитой Сибирской реформы, начатой в 1822 году и по существу задавшей направление в развитии Сибири вплоть до XX века. К сожалению, многое из намечаемого к реформированию было приостановлено после восстания декабристов.

Словцов считал необходимым поделиться со Сперанским как с государственным деятелем собственными наблюдениями, накопленными за многие годы, чтобы оказать влияние на судьбу в развитии Сибири. Петр Андреевич видел реальные успехи в обживании края, однако считал, что «их было бы более, если бы предприятия частные не сталкивались с бесчисленными преградами». Он убежденно говорил Сперанскому, оперируя цифрами, о «недостатке капиталов и недостатке руд дельных», чтобы доводить до конца «начинания, сколько-нибудь значащие». Словцов размышлял о предметах животрепещущих и, кажется, очевидных: для поднятия благосостояния народа и Сибири в целом следует не «брать за одну вещь четыре или пять раз больше, но… одну вещь умножать в четыре или пять раз»! А ведь Сибирь необыкновенно богата для счастливой жизни!

Когда однажды речь зашла о развитии земледелия в Сибири, то Словцов, размечтавшись, стал даже говорить о том времени, когда появится возможность «осушить Барабу водопроводами», чтобы использовать эту огромную равнину под тучные нивы и пастбища. Его взгляд простирался и дальше, на север, к Васюганью, где, по мнению Словцова, «потомки на болотах учредят сенокосы, потом нивы, а на других станут добывать топливо». Словцов, хорошо зная о зависимости благосостояния страны от самочувствия земледельцев, а также о том, что работа с землей требует не только больших знаний, но времени и терпения, поведал Сперанскому про то, как «татары чулымские, буряты, жившие по Ангаре, Иркуту, Селенге и Оке долго не принимались за соху из опасения хлопот, с земледелием связанных».