У меня на языке все время вертелось, готовое в любой момент сорваться с него, имя «Лаура». Анхель не станет этим интересоваться, потому что, когда это имя звучало в нашей семье, он прислушивался к нему не больше, чем прислушивается человек к полету мухи. Лаура. Я не знала, кто она такая, но при этом была уверена, что она существует и имеет какое-то отношение к нашей семье.

Моя новая школа называлась «Санта-Марта», а ее директрисой была монахиня, которую все звали «сестра Эсперанса». Она была такой толстой, такой самоуверенной и такой расторопной в вопросах контроля над всем, что происходит в школе, что рядом с ней мы чувствовали себя маленькими и ничтожными. Она любила повторять, что мы поступили в эту школу для того, чтобы стать настоящими женщинами. С директрисой обо мне разговаривали моя бабушка и Анна, потому что в тот период мама проходила интенсивный курс занятий йогой и сказала, что познакомится с директрисой и учителями, когда сможет заехать за мной. Школа произвела на меня сильное впечатление, потому что ее двор, на котором дети играли в перерывах между уроками, был огражден стенами в пять метров в высоту. Эта школа была чем-то похожа на монастырь, и мне подумалось, что в будущем я, возможно, тоже стану монахиней.

Бабушка всегда заезжала за мной на своем «мерседесе». Иногда меня забирала из школы мама. Когда же мне исполнилось шестнадцать лет, я сказала, что хочу ездить из дому в школу и обратно на автобусе, — как все мои одноклассницы. Хотя поначалу эта идея моей бабушке не понравилась (она заявила, что я буду тратить на такие поездки слишком много времени в ущерб учебе), мама, решив поддержать меня, сказала, что, раз до сих пор не произошло ничего плохого, то нет оснований полагать, что что-то плохое еще может произойти. Эта ее фраза запечатлелась в моей памяти, потому что в ней имелся какой-то скрытый смысл. Дело в том, что с ученицами этой школы вообще вряд ли могло произойти что-то плохое. Монахини, занимавшиеся уборкой и приготовлением пищи, присматривали за нами и контролировали ситуацию буквально на каждом квадратном миллиметре школьной территории. Я в какой-то степени уже давно привыкла к тому, что за мной постоянно кто-то наблюдает и что ко мне прикован то взгляд какой-нибудь из монахинь, то взгляд бабушки Лили. Мне даже казалось, что Лили — соглядатай, приставленный ко мне самим Богом, и что она знает обо мне буквально все: знает, что я в тот или иной момент делаю, знает, о чем я думаю… И обмануть ее было попросту невозможно.

Анна пришла с Гусом к нам домой еще до того, как мама вернулась с работы. Она, как обычно, возвестила о своем приходе, три раза быстро нажав на кнопку звонка. Анна привезла нам подарок из Таиланда — тайских кукол. Ей нравилось много путешествовать, уезжать далеко-далеко, летать на самолетах. Меня смущало то, что она представляла собой такую вот светскую женщину, была знакома с огромным количеством людей и знала так много, потому что по сравнению с ней мы выглядели дремучей деревенщиной. А еще я иногда в глубине души боялась, что маме может захотеться стать такой, как Анна, но у нее ничего не получится и она очень сильно расстроится.

Я сказала Анне, что мы можем до прихода мамы сходить в парк, чтобы Гус там порезвился. Анна, с восторженным видом всплеснув руками, ответила, что это прекрасная, замечательная идея. Она никогда не скупилась на комплименты и энтузиазм, и это было первым, что надлежало усвоить для того, чтобы стать такой, как она: нужно легко приходить в восторженное состояние, не дожидаясь, когда и в самом деле произойдет что-нибудь такое, от чего может вскружиться голова и радостно заколотиться сердце. Анна отпустила поводок Гуса (тот тут же начал бегать туда-сюда как сумасшедший) и направилась вместе со мной в кафе, где продавались различные напитки и сладости. Мы никогда не сидели семьей за столиком в этом кафе, потому что мои родители, в отличие от Анны, себя не баловали и не потакали своим ежеминутным прихотям и желаниям.

Просмотрев меню, мы выбрали сладости. Для меня — банановый сплит. Я была одета в короткие штанишки, а Анна — в платье из красного шелка с большими — до середины бедер — разрезами по бокам. Она заказала себе джин-тоник, зажгла сигарету, скрестила ноги, достала из сумки шариковую авторучку, положила на стол несколько открыток и уставилась на небо. Обстановка вокруг меня радовала глаз: туда-сюда сновали какие-то улыбающиеся люди, а на соседних столах виднелись огромные шарики земляничного, орехового и шоколадного мороженого с малюсенькими кусочками ананаса и воткнутым сверху крохотным зонтиком. Я стала потихоньку есть свое мороженое ложечкой, а Анна тем временем что-то писала, курила и пила джин-тоник.

— Ну как, вкусно? — спросила она, не переставая что-то писать.

Я утвердительно кивнула головой.

— Как у тебя дела в школе?

Я пожала плечами.

— Как обычно. Я ничего не соображаю в математике.

Анна хихикнула.

— Ты не одна такая. Когда станешь взрослой, разберешься и с математикой.

И тут я решилась задать давно волнующий меня вопрос:

— Ты знаешь, кто такая Лаура?

Анна бросила на пол окурок — уже, должно быть, третий, — раздавила его плоской подошвой одной из своих туфель, похожих на балетные тапочки, и впервые посмотрела на меня очень и очень внимательно.

— Девочка с коротко подстриженными волосами, в джинсовом комбинезоне. Мама хранит ее фотографию в портфеле из крокодиловой кожи.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Какая еще девочка?

— Ты должна помнить эту фотографию, потому что как-то раз мама тебе ее показывала. Я была с Гусом на веранде и видела, как она достала ее из портфеля и показала тебе. Кто эта девочка?

— Я ничего подобного не помню. Твоя мама — женщина очень впечатлительная, со своими причудами, и иногда она мучает себя тем, о чем следовало бы забыть. Тебе необходимо о ней заботиться. Она очень хорошая.

Я потупила взгляд. Возможно, я не забочусь о своей матери так, как следовало бы.

Она в течение некоторого времени ходила к психиатру, и тот прописал ей какие-то таблетки, которые она принимала на ночь, запивая стаканом молока. Врач также посоветовал ей держать дома побольше цветов и заниматься физическими упражнениями.

Анна никак не гармонировала внешностью и манерой поведения ни с моей мамой, ни с нашим домом. Каждый раз, когда я ее видела в нашей гостиной, мне казалось, что она зашла туда по ошибке. У нее, конечно же, имелись другие подруги — подруги стильного поведения и без причуд, которые ходили выпить бокальчик-другой в различные модные клубы и играли в большой теннис. Тем не менее Анна частенько захаживала к нам. Я была знакома с ней с самого раннего возраста. Анна — «та, у которой есть собака» — стала подругой моей мамы еще до того, как родилась я. Мне было бы интересно узнать, где они познакомились. Иногда они казались похожими друг на друга — им, например, нравились одни и те же фасоны одежды, — а иногда очень сильно друг от друга отличались. Интересно, а мы с моей подругой Росаной тоже в конце концов станем друг на друга похожи?