престолом, ни в отношениях с крепостным крестьянством, какое удалось шляхте. По сути, шляхта и стала лицом и фундаментом гражданского общества Польши. «Вышли мы из народа» — там это не популярно, там все ищут шляхетские корни. Вторая основа польского общества — мятеж (рокош) и анархия, это один из самых непримиримых и анархических народов мира.

И потому там где к формированию гражданского общества (а в СССР оно есть) приложили руку поляки, там встречается эта комбинация: склонность к бунту и требование особых преимуществ, причем видимых для определенных категорий населения. И все эти мятежники, которые сейчас ищут столицу ВКЛ, поют национальные песни или изучают наследие Холодного яра[6] — они все мечтают о роли шляхты. Об обществе, где есть просто люди и есть лучшие. И это не совместимо ни с советским проектом, ни с русским. Никак.

Проблема в том, что с ними говорить бесполезно. Они слов не понимают, национализм глубоко иррационален. Народ наш, никогда не евший досыта тоже легко купится на идею отделиться, и все оставлять себе, не кормить Москву.

Противопоставить этому можно только силу. Два общесоюзных института, нивелирующих различия. Школа. И армия. Армия кстати тоже защищает от ксенофобии — вместе служат ребята разных национальностей, служат далеко от дома — и подружатся и страну посмотрят. Но армию использовать в случае беспорядков — смерти подобно, это уже понятно по событиям в Грузии, Прибалтике. А вот комсомольцы и даже старшие пионеры, организованные, подготовленные — это другое дело. Да и тот факт, что против тебя выступает молодежь твоего же народа — деморализует националистов и лишает их социальной базы. Не просто нести весь этот бред про «единый народ» когда против тебя подростки твоего же народа, причем все вместе — и русские и грузины и украинцы и прибалты — все. Говорю же — национализм появляется много позже и это — порча человеческая.

Как у всех решений, у этого есть обратная сторона. Риск? Да, риск. Риск всего, включая погромы, включая даже фашизм. Включая будущий военный переворот, который в таком случае становится возможным. А что делать? Мы ведь пытаясь застраховаться от всех неприятностей какие только возможны, превратили ту же армию в быка комолого[7]. Несколько миллионов человек, которые давали присягу на верность Советскому союзу — где они были в девяносто первом, когда Советский союз убивали? Ждали приказа. Армию еще со времен Тухачевского, а потом и Жукова — отучили вмешиваться в политику. Она и не вмешивалась! Это как та история с бабой, которая сначала делает из мужа подкаблучника, а потом возмущается, что ее сосед избил, а муж рядом был и ничего не сделал. А как все тогда боялись армии, как со страхом ждали всесоюзного офицерского собрания в январе девяносто второго. И что в итоге? Пшик! А знаете, как в самом конце девяносто первого у Кравчука состоялось армейское совещание, по вопросу создания отдельной украинской армии? Не знаете — а я вот знаю. Поразительный факт — все командующие округами были против, а все командиры дивизий — за. Почему? А потому что у командующих округами у всех квартиры в Москве и есть куда отступать. А командиры дивизий мигом сообразили, что армия Украины — это тысяча новых должностей.

Вот против этого дерьма — я и страхуюсь, как могу. Пацаны, которые еще не знают и не хотят знать, с какой стороны бутер маслом намазан, офицеры, многие из которых прошли Афган — серьезная сила. Возможно, последнее, что у нас будет в ситуации мятежа. В Прибалтике ведь — как не крути, но у сепаратистов большинство. А как насчет Армении — там, на митинг по Карабаху собралось более миллиона человек, это треть населения республики!

Что думаешь, Михаил Сергеевич?

— Ужасно.

— Еще бы. Но что-то же надо делать.

— И ты решил вот это сделать. Детей — на амбразуру.

— Ну, еще сто лет назад человек в тринадцать — четырнадцать лет ребенком уже не считался — он и жениться мог. Второе — вы как то все не можете понять, что СССР — он смертен. Я это точно знаю, потому что видел. Больше всего от смерти страны потеряют как раз эти самые пацаны, чья молодость придется на девяностые. И они станут либо членами преступных группировок, либо их жертвами. Я по крайней мере даю им возможность отстоять страну, в которой они смогут потом жить. Чтобы не было беженства, чтобы не было резни, чтобы русские не были вторым сортом во всех отделившихся республиках — потомками оккупантов, как их потом назовут в Прибалтике. И третье — я все же искренне надеюсь, что задействовать их не придется. Но я хочу, чтобы они выросли мужиками. Людьми, способными защищать, способными брать ответственность на себя. А не подкаблучниками. А то у нас мужики ...мужчинки Откуда они берутся? И как с ними коммунизм строить — какой вообще коммунизм с ними можно построить?

— Это фашизм. Евгеника.

— Б...

...

— Вы безнадежны. Вы реально, не в шутку — безнадежны. У вас такое в голове, что... вы хоть понимаете, что вы натворили? Вы создали общество слабаков, нытиков, безответственных, пугливых людей. У вас маршалы то в отставку подают, то с инфарктом грохаются, всякая критика — чуть ли не повод пулю в висок пустить. И вы с таким вот безрогим обществом пытаетесь участвовать в глобальном геополитическом противостоянии. Ладно, идет кто-то...

Кто-то — это оказался как раз Егор Лигачев с бумагами. Бумаг