170 книг для отправки на фронт. Затем сбор книг для церковных библиотек действующей армии стал проводиться регулярно. Приобретались книги в основном по утвержденному списку, включавшему 44 наименования[167], в канцелярии о. протопресвитера (Петербург, Воскресенский проспект, д. 18).

Помимо церковных библиотек, на фронт попадали книги, собиравшиеся обществами Красного Креста, а также, очевидно, специальная пропагандистская литература, писавшаяся военными авторами.

В 1904 г. составляется целая серия дешевых брошюр для солдат, написанных в форме «отеческих бесед» более опытного командира с новобранцами. Открывалась серия книжкой К. К. Абазы «Беседа про японца» (СПб., 1904). Выпуск первый рассказывал «откуда он (японец) взялся, из-за чего на нас ополчился».

Анализируя названия и содержание предлагавшихся солдатам печатных изданий, можно прийти к следующим выводам.

Из 44 наименований книг, предлагавшихся для церковных библиотек, богословским вопросам посвящено 27, в том числе и беседы о святых – покровителях воинства; военно-бытовым вопросам – 7, причем в основном – о новобранцах; вопросам нравственности – 6; на военно-исторические сюжеты – 2; о смерти на поле брани – 1; и «Беседа на день священного коронования их императорских величеств» – 1. Для самостоятельного чтения были рассчитаны всего 6 изданий, остальные – «беседы», причем в большинстве случаев они должны были читаться вслух с пояснениями или излагаться священником своими словами, особенно те, которые касались богословских вопросов. Собственно, войне не посвящено ни одно произведение.

Ни в одном из предлагавшихся для чтения изданий нет пропаганды войны как таковой или войны за веру. Большинство изданий, как «бесед», так и рассказов для самостоятельного чтения, посвящены если не собственно религиозным вопросам, то «исправлению» нравственности[168]. Многие из рекомендованных сочинений написаны задолго до войны, даже в XIX веке. «Светские» издания, писавшиеся с пропагандистской целью, напротив, посвящены именно войне с Японией и издаются непосредственно после начала военных действий. Они мало уделяют внимания реалиям военной жизни (в них действуют и говорят стереотипы «командира» и «новобранца»), в то же время в них содержится система «объяснительных идей», которая, очевидно, должна была выработать у солдат позитивную мотивацию. В то же время эти «объяснительные идеи», призванные создать «образ врага», отличаются нечеткостью и умозрительностью. Например, в упомянутой брошюре Абазы толкуется о «законности» войны, о необходимости для России незамерзающего порта и т. д. Все эти идеи были сформулированы значительно раньше и теперь лишь повторяются в упрощенной форме. Кстати, именно в светской пропагандистской литературе достаточно часто встречается тема защиты «христианских государств» от языческой Японии. Что объединяет церковную и военно-пропагандистскую литературу, так это отношение к солдату. Помимо уже упомянутого стереотипа восприятия, четко прослеживается социальная ориентированность на крестьянство[169].

На практике книги, в том числе и религиозного содержания, на войне пользовались большим спросом, о чем неоднократно упоминалось в рапортах полевому главному священнику. Особенно высок был спрос на книги в госпиталях и лазаретах. Однако здесь возникли свои проблемы. Во-первых, книг не хватало. Во-вторых, врачи препятствовали раздаче книг больным и раненым, опасаясь распространения инфекционных заболеваний.

К индивидуальным формам работы духовенства на театре военных действий можно отнести исповедь и внебогослужебную беседу с группой нижних чинов и отдельными солдатами.

Исповедь – видимая, обрядовая часть таинства покаяния, самая полная откровенность, искреннее сокрушение о содеянных прегрешениях с решимостью исправиться[170]. Нравственно-воспитательное значение исповеди не подлежит сомнению.

Однако из-за многочисленности паствы священники, особенно молодые, испытывали затруднения. Необходимо было в ограниченный срок (один день – пятница) исповедать довольно значительное количество народа. Это заставляло некоторых пастырей начинать исповедь с четверга. Некоторые пастыри прибегали к коллективной исповеди, предлагая в наставлении, обращенном к солдатам перед исповедью, одновременно и сразу принести покаяние в грехах обычных, мелких, ежедневных, «обнаружение которых в общей исповеди никого смутить не может»[171].

Для ускорения процедуры исповеди священникам рекомендовалась литература, содержащая примерные образцы вопросов, которые целесообразно задавать: «Напоминание священнику об обязанностях его при совершении таинства покаяния» архиепископа Платона (Костромского), «Вопросы на исповеди по руководству заповедей Закона Божия, девяти евангельских заповедей с кратким пастырским увещанием после каждого его ответа» протоиерея Григория (Дьяченко) и относительно новое «Руководство молодым и неопытным священникам при совершении таинства покаяния» епископа Юстина (Уфимцева), опубликованное в «Вестнике военного духовенства» в марте 1897 г. В ходе исповеди рекомендовалось обращаться к каждому исповедующемуся с «кратким пастырским увещанием». Но вопрос о времени (если на каждого солдата в ходе такой исповеди тратилось бы только 15 минут!) оставался неразрешенным. Более того, обстановка военных действий зачастую вообще делала невозможной даже торопливую и коллективную исповедь[172].

Что касается внебогослужебных бесед, то им придавалось чрезвычайно большое значение во всей системе религиозно-нравственного воспитания войск, сложившейся в начале XX века. Эти беседы, проходившие в неформальной обстановке, вне каких-либо предписаний и обрядов, должны были не только «исправлять» нравственность, но и «утешать» и ободрять воинов. Причем солдаты практически сами становились инициаторами таких бесед, добровольно и по своей инициативе идя на контакт со священником. Как раз в ходе таких бесед успешнее всего и создавалась позитивная мотивация.

Анализируя образцы опубликованных внебогослужебных бесед и упоминавшихся о. Митрофаном (Сребрянским), можно отметить следующее. В отличие от военных специалистов и офицеров, которые пытались разъяснить солдатам цели и задачи войны, создать образ врага, духовенство практически никогда таких целей перед собой не ставило.

Собственно русско-японская тема появляется в № 6 «Вестника» (середина марта 1904 г.) в «беседе» о «замучении» китайцами сотника Петропавловского и четырех его товарищей в июле 1900 г. с подробнейшим и красочным описанием пыток, которым были подвергнуты попавшие в плен к китайцам русские солдаты, и в стихотворении, посвященном войне. Это – фактически единственный случай опосредованной попытки создать образ врага. В остальных случаях внебогослужебные беседы призваны были скорее решать психологические проблемы бойца. Отсюда – их тематика. Одним из самых часто встречающихся сюжетов становится вопрос о смерти на войне в различных контекстах: смерть и загробная жизнь, смерть и искупление грехов, смерть и долг, смерть и остающаяся семья и т. д. Другая тема – необходимость убивать. Она возникает в основном не в связи с образом врага, а в контексте вины за убийство человека и решается в двух аспектах: в психологическом (Церковь берет вину солдата за убийство на себя) и в религиозном (война непротивна христианскому учению). Еще одна часто встречающаяся тема – страх на войне. При всей наивности доводов («Кто же твердо надеется на Господа, тот уже не испытывает страха»[173]) такого рода беседы имели огромное значение и действительно помогали преодолевать страх. Дело в том, что своими сомнениями солдат более был склонен поделиться не с