от Монсута. В дополнение к его коже, потрескавшейся и ободранной, — больше ожог, чем плоть.

Он должен быть мертвым.

Он хотел быть мертвым.

Он закрыл глаза и снова оказался в Доме Совета, перед ним Монсута, готовый резать его еще раз. Есть кое-что гораздо худшее, чем стыд, мой дорогой человек. Я думал, что научил тебя этому.

Он открыл глаза. Он был в комнате в Токстене. На конспиративной квартире. В безопасности.

Монсута рассмеялся. Ты не в безопасности. Никто не в безопасности.

Джакс сосредоточился на своем окружении, пытаясь игнорировать призрак Монсуты. Квартира находилась на верхнем этаже дома, достаточно далеко от пожаров, охвативших остальную часть города.

Хасан оставил его там с двумя парнями, а сам отправился собирать их силы и оценивать противника. Бои шли всю ночь, и никто не знал, кто одержит верх. Одно можно было сказать наверняка — утром на улицах будет много мертвых. Слишком много.

Дым проплывал мимо окна, и пепел падал, как снег. Возможно, они были далеко от любых пожаров, но не видеть нанесенного ущерба было невозможно.

По крайней мере, его охранники были вооружены до зубов и готовы ко всему, несмотря на то, насколько они были молоды. В свои двадцать с небольшим они выглядели так, словно могли сражаться от одного конца Джии до другого, не нуждаясь в отдыхе. Он видел патриотизм, горящий в их глазах. Когда-то он был таким же, как они. Давным-давно. Не сейчас. Не теперь, когда он узнал правду о том, кем он был. Слабым человеком. Сломленным человеком. Предателем.

Фаден, должно быть, приехал откуда-то с севера Джии, недалеко от границы, особенно с его глазами, достаточно голубыми, чтобы вызвать подозрения у любого. Другого звали Луник. Смуглый, темноволосый, киесунец до мозга костей. Они скоро умрут. Как и все остальные.

Как Кейн. Монон. Гринер. Кара. Как все, кроме Джакса. Он был проклят пережить их всех. Теперь он это знал.

Он взглянул на меч рядом с собой. Раньше он принадлежал Грису, хорошему солдату. Одному из лучших. Мертвому, как и все остальные. Грис был гордостью Шулка. В отличие от Джакса.

Ты предал их всех. Предал свою королеву. Какой ты воин? Монсута насмехался, но он был прав. Джакс стал причиной смерти большинства мужчин и женщин под его командованием. И все потому, что он не был достаточно силен, чтобы выдержать пытки Избранного. Он посмотрел на свою правую руку. Руку, которой там не должно было быть. Руку, которая была отрублена в Гандане во время вторжения, несколько месяцев назад. Ту, которую Избранный четырежды отрастил и трижды отрубил.

Он мог ее видеть, чувствовать, мог шевелить пальцами, и все же она казалась ненастоящей. Она ему не принадлежала. Она была напоминанием о его недостатках, о его слабости.

О, как ты умолял меня остановиться. Ты рассказал мне все, все секреты, какие только мог придумать, и даже больше. Ты молил и молил меня остановиться, позволить тебе присоединиться к твоему сыну в загробной жизни. Дурак.

Голова Джакса поникла при мысли о сыне. Еще один великий Шулка. Даже потеряв ноги, Кейн не остановился. И, когда пришло время, Кейн пожертвовал своей жизнью без жалоб и колебаний. Джакс был только рад, что Кейн не дожил до позора своего отца.

Во всяком случае, королева спаслась. Маленькая победа, несомненно. Хотя, возможно, она тоже мертва, канула на дно океана. Возможно, он даже не в состоянии претендовать на этот ничтожный успех. Во имя Богов, что, если он потерпел неудачу во всем?

Что, если? Что, если? Ты потерпел неудачу. Так будет всегда. Пока я не скажу хватит и, наконец, не позволю Великой Тьме завладеть тобой.

Джакс застонал и попытался выбросить голос Монсуты из головы. Все это было нереально. Это была его вина, его стыд, говоривший с ним. Избранный больше не мог причинить ему боль. Он мертв. Мертв. Мертв.

Он попытался сесть, и волна боли пронзила его тело. Должно быть, он закричал, потому что к нему подбежал Фаден. «С вами все в порядке, генерал?» Он потянулся к Джаксу, но генерал отпрянул от его прикосновения. Над ним уже достаточно издевались.

— Мне не нужна помощь, — прохрипел Джакс. Боль пронзила его, когда он попытался выпрямиться на трясущихся руках. Даже его легкие с трудом работали. Пот выступил у него на лбу, и каждая часть его тела дрожала от усилий.

— Хасан сказал, что вам нужно отдохнуть, — ответил мальчик с обеспокоенным видом.

Джакс уставился на него. Его кости хрустнули, когда он свесил ноги с кровати. По крайней мере, это он мог сделать. Он мог сесть, как человек. Осколки острой боли вспыхнули по телу Джакса, заставив его снова закричать, но мальчик никак это не прокомментировал. Джакс попытался смириться с болью, когда его ноги опустились на пол. Это было то, что он заслужил. Его наказание за то, что он сделал. Во имя Богов, он чувствовал себя так, словно сразился со всей армией Черепов только для того, чтобы сесть прямо.

Он закрыл глаза и увидел Монсуту, смеющегося над ним с ножом в руке. Ты — жалкий червяк.

— Могу я принести вам воды? — спросил Фаден.

Джакс кивнул, не доверяя своему голосу.

Фаден принес маленькую чашку. Вода успокоила его пересохшее горло и уняла огонь в груди. Он поднял глаза и поймал пристальный взгляд Фадена:

— Что?

— Простите, сэр. Я ничего не имел в виду. Просто... вы, генерал. Легенда. Я... Для меня большая честь быть с вами, сэр, служить под вашим началом.

Джакс покачал головой. Это было последнее, что он хотел услышать:

— Я — ничто.

Мальчик выглядел растерянным, ничего не понимающим, с широко раскрытыми глазами, как какой-то чертов щенок:

— Я слышал все эти истории. Как вы руководили обороной в Гандане, как вы убили сотню Черепов, как вы...

— Все это чушь собачья.

Лицо мальчика вытянулось:

— Я...

Джакс сделал еще один глубокий вдох, почувствовав боль в легких. Ему нужно успокоиться. Мальчик не сделал ничего плохого:

— Прости. Я не хотел на тебя огрызаться.

— Все в порядке, сэр.

— Никаких «сэр». Я просто Джакс, хорошо? Просто Джакс. Я усталый старик. Ничего особенного. Не сейчас.

Мальчик кивнул, выглядя таким же смущенным, каким чувствовал себя Джакс.

— А как насчет тебя, парень? Откуда ты?

— Миёсия, сэр. Приехал на юг после вторжения со своей семьей. Когда мы добрались до Киесуна, нам больше некуда было бежать, поэтому мы остались.