Большинство туристов до сих пор толпилось около сцены, ожидая возвращения Лакс, однако бармены, перешептываясь, показывали друг другу на Тристу.

– Вряд ли они часто видят в Большом шатре Хроносов.

– А сегодня – сразу двоих. – Триста широко улыбнулась барменам, и те предпочли отвести глаза. – Пойду посмотрю, как там Дьюи. Скажи Роджеру, что я скоро вернусь.

Не успел я возразить, как она подхватила трость под мышку и нырнула в толпу. Триста умела растворяться, если хотела. Правда, хотела этого она редко.

Дожидаясь возвращения Роджера, я достал из кармана мамину брошку. К счастью, она была на месте. Не пропала и фотография, на которой родители стоят на красивом пляже, позади высится старая деревянная пристань, верхний край которой украшен зубчатыми прямоугольными силуэтами. И у мамы на руках – я, младенец, завернутый в толстое одеяло.

Я убрал брошку в карман, а фотографию в бумажник. Целее будет.

– Эй, красавчик, привет!

Передо мной стояла потрясающе красивая девушка в нарядном платье, подчеркивающем пышные формы. Она провела пальцем по моей руке и сверкнула улыбкой, какую я много раз видел у Роджера. Явно из семьи Ревелль. Я оглянулся посмотреть, с кем это она разговаривает.

Она хихикнула:

– А я тебя ищу.

– Меня?

– Пойдем со мной. – Она взяла меня за руку и потянула в толпу.

Я заковылял следом.

– Вас послал Роджер?

– Откуда ты знаешь Роджера?

– Мы дружим. Приехали сюда вместе.

– С удовольствием послушаю эту историю, красавчик. Только в другой раз. Иди за мной.

Она двигалась с хорошо отработанной грацией. Я старался не отставать, ведь все двери для нее открывались, а передо мной захлопывались.

– Куда мы идем?

– Тебе сегодня повезло. Лакс Ревелль желает побыть с тобой наедине.

Окружающий мир исчез в небытии.

Значит, мне не померещилось – между нами что-то есть. Она жива. И даже позвала меня к себе.

– Она… Как она сейчас?

Девушка опять хихикнула:

– Жива и здорова. Сам увидишь.

Она провела меня сквозь бархатные портьеры. По коридорам в упорядоченном хаосе сновали артисты в разноцветных костюмах. Под ногами крутилась стайка детишек, размахивая сломанными вешалками, словно саблями. Моя невозмутимая проводница свернула за угол и замедлила шаг, чтобы помахать женщине, которая, сдвинув с плеча блестящее сценическое платье, кормила грудью спящего младенца.

Мы поднялись вверх по узкой лестнице. Фиолетово-черные полосатые стены сменились старинным темным деревом. Вместе с тишиной нахлынуло мучительное осознание реальности: не может быть, чтобы Лакс Ревелль хотела меня увидеть.

– Вы в этом уверены?

Девушка окинула меня насмешливым взглядом:

– Конечно, красавчик!

Мы прошли мимо приоткрытой двери. Внутри пожилой человек с серебристой сединой, радостно хихикая, тыкал пальцами в воздух.

– Пе-е-на! – распевал он. – Пузырьки!

Девушка фыркнула:

– Это мистер Ли. Живет на Дневной стороне, но каждую субботу приходит на Ночную и просит у меня одну и ту же фантазию: понежиться в комнате, полной пены.

– Ого… Ну и ну.

– Вот именно. С нами он может испытать все что угодно, но всегда просит пену. Ну, хотя бы никому не причиняет вреда.

Из-за соседней двери послышался вопль.

– А что, бывают фантазии не такие безобидные?

Крик стал громче, но моя провожатая и глазом не моргнула.

– Ничего такого, с чем мы бы не справились.

В конце длинного коридора мы остановились перед деревянной дверью с причудливым узором, напоминающим бриллиант. Там, за дверью, ждала Лакс Ревелль.

– Она, гм, ей, наверное, после падения надо отдохнуть, – залепетал я. – Может, мне лучше уйти?

Девушка подмигнула:

– Так было задумано. Это часть спектакля. Но, если хочешь, могу отвести тебя к себе. За все про все – лишь несколько малюсеньких камушков.

– К сожалению, у меня совсем не осталось денег, – признался я. Ей, наверное, надо дать хоть какие-то чаевые.

Она насмешливо фыркнула. Странное чувство юмора.

Моя рука неуверенно зависла возле дверной ручки.

– А она точно звала меня? Вы уверены?

– Хочешь совет? – Девушка доверительно склонилась ко мне. – Если тебя зовет Сверкающий Рубин, не задавай вопросов. Просто считай, что тебе повезло. – Она распахнула дверь и втолкнула меня.

Щелкнул замок, и где-то рядом зазвенел тихий смех. Я медленно обернулся.

Передо мной была Лакс Ревелль. Она стояла, прислонившись к столбику кровати, одетая лишь в короткое платье цвета воронова крыла. Сквозь черное кружево просвечивали изящные светлые формы. Она сделала еле заметный шаг, и тонкая ткань всколыхнулась, приоткрывая грациозные бедра.

Я быстро отвернулся к стене.

– Прошу прощения, я совсем не хотел врываться.

– А мне показалось, что Милли прямо-таки силой притащила вас.

Ее голос. Воздушный, неземной, здесь он звучал еще нежнее, чем на сцене, потому что был настоящим. И в нем слышалась предельная усталость.

Надо узнать о ее здоровье. И все.

– Я… гм, хотел только убедиться, что с вами все хорошо.

– Так, значит, вот для чего вы пришли. Убедиться, что со мной… все хорошо. – Она провела руками по кружевному платью, ее глаза заблестели.

– Вы меня здорово напугали. Нет, конечно, не только меня. Мы ведь все смотрели.

Она скользнула ко мне, тряхнув рассыпанными по плечам локонами. Эти пухлые губы, румянец на щеках, крошечные веснушки на носу…

Я попятился.

– Мне следует, э-э…

– Что вы говорите? – Ее губы изогнулись в лукавой улыбке. Она прекрасно понимала, каково мне сейчас, и радовалась этому.

Что это? Лакс Ревелль флиртует со мной?

Эта мысль потрясла меня до глубины души, и тело мгновенно откликнулось, причем таким образом, за который, если верить святым отцам, меня должна была немедленно испепелить молния.

То чувство великой гармонии, охватившее меня, когда наши глаза встретились, когда весь остальной мир исчез и она пела только для меня… Лакс тоже испытала его. Я никогда не верил в судьбу, но может быть, может быть…

Она подошла ближе, обдав меня тонким ароматом своих духов, но на этот раз я не отступил. На сцене Лакс выглядела взрослой женщиной, но, оказавшись рядом, я понял, что она одного возраста со мной или даже немного моложе.

И совсем недавно она упала с высоты.

Только сейчас я разглядел тени у нее под глазами, заметил, как напряженно кривятся уголки губ при каждом движении головы.

– Больно?

Она прижала ладонь к груди:

– Заботитесь о моем самочувствии? Как трогательно. – Ее рука скользнула вниз, чуть-чуть сдвинув платье и приоткрыв эти великолепные…

– Простите! – выпалил я и опять отвернулся.

– За что же? – Она осторожно потянула меня за руку, снова развернув к себе. Все в ней было манящим, она кокетничала, кружила голову, но я то и дело замечал еле уловимые признаки тающих сил. Неуверенность в движениях, натянутость в улыбке – они вспыхивали на миг и тотчас же исчезали.

Приютским монахам не нравилось, если мы на воскресных службах ненароком демонстрировали прихожанам свои синяки. Тяжелые палки воспитателей оставляли темные следы только на тех местах, которые можно было спрятать под одеждой, например на животах или спинах. Показать, как тебе больно, – вернейший способ заработать еще одну порку. Мы научились прятать свои ушибы. А я научился улавливать малейшие признаки скрываемой другими боли.

Она погладила меня по плечам, расстегивая тугой пиджак Дьюи. Возможно, мне померещилось.

– Может быть, снимешь это и побудешь немного со мной?

– Я? Э-э, гм, да, пожалуй.

Я скинул тесный пиджак. Боже мой, спотыкаюсь на каждом слове, словно только вчера покинул стены Сент-Дугласа. А ведь всего несколько часов назад я спустился с парома и любовался ее афишами. Потом видел, как она упала с высоты этажей в шесть. И тем не менее вот она, целая и невредимая, стоит и играет с моими подтяжками. Может быть, я все-таки дал Лакс камень и погрузился в магическое наваждение?

Улыбаясь, она положила руки мне на плечи. Ладони такие мягкие. Такие теплые. И, кажется, слегка дрожат.

Значит, все-таки не наваждение. Не сон. Ни в одном моем сне она не страдала бы от боли.

Я осторожно снял с себя ее руки.

Она удивленно моргнула:

– Что-то не так?

Пора сказать что-нибудь разумное.