После свистка начался второй раунд, но ничего не изменилось, скорее даже ухудшилось. Эмброуз пытался перетянуть преимущество на свою сторону, но без особого напора. Когда его противник выбрал нижнее положение и смог выбраться из-под Эмброуза, он заработал очко, оставив Янга позади. Бейли ревел и стенал, наблюдая за этим боем, и к концу второго раунда, когда счет по-прежнему оставался 0–1, попытался привлечь внимание Эмброуза, выкрикивая: «Геракл! Геракл! Геракл!»

— Помоги мне, Ферн! — попросил он.

Ферн не любила кричать, но понимала: Эмброуз ведет себя странно. Она не хотела, чтобы он проиграл, и поэтому присоединилась к Бейли. Несколько ребят, сидевших неподалеку от их угла, подключились к их группе поддержки без всяких просьб.

— Геракл! Геракл! Геракл! — ревела трибуна, осознавая, что полубог из Ханна-Лейк как никогда близок к поражению.

За двадцать секунд до финала рефери остановил бой, потому что девяностокилограммовому Льву из Альтуны нужно было перетянуть бинты на пальцах. Так как это была вторая пауза, Эмброуз имел право выбора, с какого положения — нижнего, верхнего или нейтрального — продолжить бой.

Бейли подкатил к краю мата, туда, где стояли два стула для тренеров из Ханна-Лейк. Никто не посмел его остановить. Преимущества коляски. Тебе позволяли больше, чем обычным людям.

— Геракл! — позвал он Эмброуза.

Эмброуз качал головой так, словно не верил своим ушам. Он слушал тренеров, но не слышал их. Когда Бейли вмешался в разговор, три раздраженных взгляда обратились на него.

— Чего ты там кричишь, Шин?

Эмброуз словно оцепенел. Через двадцать секунд его выступление в четвертьфинале пойдет прахом. А он все не мог избавиться от апатии, стряхнуть с себя чувство, что все происходящее нереально.

— Помнишь Геракла? — Бейли не спрашивал, он бросал вызов.

Эмброуз скептически взглянул на Бейли. Очевидно, он был смущен.

— Помнишь историю про льва? — терпеливо продолжал Бейли.

— Нет…

Эмброуз поправил шлем и бросил взгляд на соперника. Тот все еще бинтовал пальцы, пока тренеры забрасывали его указаниями, и старался скрыть свое ликование.

— Этот парень — тоже лев. Горный Лев Альтуны, так? Стрелы Геракла не работали против льва. И твои удары не работают.

— Спасибо, чувак, — сухо пробормотал Эмброуз и направился в центр мата.

— Знаешь, как Геракл победил льва? — громко, чтобы его услышали, крикнул Бейли.

— Нет. Понятия не имею, — бросил через плечо Эмброуз.

— Он был сильнее льва. Он забрался ему на спину и сжал его так сильно, что тот испустил дух!

Эмброуз обернулся, и что-то мелькнуло на его лице. Когда рефери спросил его, в какой позиции он начнет, Эмброуз выбрал верхнюю. Зрители ахнули, весь Ханна-Лейк затаил дыхание, Эллиот Янг выругался, а сердца тренеров рухнули вместе с их надеждами на победу в чемпионате. Все выглядело так, будто Эмброуз хотел проиграть. Нельзя выбирать верхнюю позицию с отставанием в одно очко за двадцать секунд до конца боя. Альтунцу оставалось лишь не дать себя перевернуть или, того хуже, выбраться из-под него и заработать еще очко.

Когда раздался свисток, все словно замедлилось. Движения Эмброуза казались более медленными и точными. Его противник извивался, пытаясь выбраться, но оказался в таких крепких тисках, что забыл про двадцать секунд, легкую победу и славу, которую она могла принести. Он втянул воздух за секунду до того, как Эмброуз вжал его лицом в мат и завернул левую руку за спину. Тиски сжались еще сильнее, и парень уже подумывал о том, чтобы постучать правой ладонью по мату, как это делали борцы в телевизионных боях. Он вытянул ноги, пытаясь сработать ими как рычагом, но сильный соперник еще сильнее завел его руку за спину, и тот понял: все пропало. Медленно и точно Эмброуз обвился вокруг противника, скрещивая ноги и опрокидывая льва на спину, ни на секунду не ослабив натиска. Руки Эмброуза дрожали от того, с какой силой он держал противника. И вот начался отсчет: один, два, три, четыре, пять. Три очка. Эмброуз вспомнил о Геракле и льве с золотой шкурой и прижал альтунца еще сильнее. За две секунды до конца боя рефери хлопнул ладонью по мату. Готово.

Зал заревел. Все жители Ханна-Лейк утверждали, что не сомневались в победе. Мистер Шин посмотрел на своего сына и просиял, Эллиот Янг едва сдерживал слезы, Ферн поймала себя на том, что сгрызла ногти под корень. Эмброуз помог противнику подняться. Он не радовался и не обнимал своего тренера, но, когда встретился глазами с Бейли, на его лице читалось облегчение, а на губах играла легкая улыбка.

Слава об этом бое летела, как лесной пожар, и крики «Геракл!» сопровождали все выступления Эмброуза, раззадоривая его старых фанатов и притягивая к нему новых. До конца турнира Эмброуз был непоколебим. Казалось, он просто попробовал пройтись по краю и понял, что это не для него. Когда он ступил на мат перед финальным боем — последним в его школьной борцовской карьере — вся арена скандировала: «Геракл!»

После, когда рефери поднял его правую руку, руку победителя, а восторженные зрители принялись рассуждать о будущем невероятного Эмброуза Янга, четырехкратный чемпион отыскал тихий уголок, где не было слышно фанфар, спустил майку до пояса, надел темно-синюю футболку с символикой Ханна-Лейк и набросил на голову полотенце. Там-то и нашли его друзья перед награждением.

Это было на пустыре — огромный кратер в поле. Обломки уже собрали и увезли. Поговаривали, что обрывки бумаги, мусор, куски одежды и багажа, рамы сидений и искореженные металлические детали были разбросаны в радиусе двенадцати километров от места крушения, а также в подлеске к югу от кратера. Рассказывали, что обломки фюзеляжа застряли в верхушках деревьях и затонули в ближайшем озере. Кто-то из фермеров нашел фрагмент самолета на своем поле. Но мусора больше не было. Все убрали. Камеры, следственные группы и желтая лента исчезли. Пятеро парней и не подозревали, что смогут так беспрепятственно подъехать на машине прямо к месту, где рухнул самолет.

Кратер окружал десятиметровый сетчатый забор, из которого торчали жухлые цветы, а рядом валялись записки и плюшевые игрушки. Прошло уже семь месяцев с одиннадцатого сентября, большую часть табличек, свечей и подарков давно убрали. И все же это место нагоняло такое уныние, что восемнадцатилетние парни протрезвели и молча слушали, как ветер шелестит в листве.

Был март, и, хотя солнце с утра выглянуло из-за облаков, весна еще не пришла в южную Пенсильванию. Колючие руки зимы пробирались сквозь одежду и пощипывали кожу. В морозном воздухе витала память о смерти. Они стояли у ограждения, просунув пальцы сквозь сетку и разглядывая кратер, ставший могилой для сорока человек. Парни не были с ними знакомы, но знали несколько имен, несколько историй.

— Я ни черта не вижу, — наконец признался Джесси. Он планировал провести вечер со своей девушкой Марли и, хотя он не был против компании друзей, сейчас внезапно пожалел о том, что не остался дома.