— А я где-то рядом, в ларьке, видел твою особую.

— Не, ларькам я не доверяю, запросто могут отраву всучить.

Грязновское предложение прогуляться подняло Сашино настроение. Он вообще любил этого рыжего крепкого мужика, и, кстати, вовсе не за то, что тот пригрел его на своей жилплощади. Еще когда Грязнов был муровским сыщиком, а Турецкий следователем всех поочередно прокуратур, начиная с районной, они вместе не один пуд соли слопали, не одно дело провели совместно — и рисковать башкой приходилось, и в смертельные переделки попадать, но ведь выжили, значит, победили. Что в постоянной совместной работе факт немаловажный. И не только для мемуаров.

Саша провел ладонью по своей щеке и услышал противный скрип. Как же это он в таком-то виде перед генеральные очи предстал? Только сугубой пьянкой подобный прокол объяснить можно — это если самоотчет потребуется. То-то Костя все приглядывался как-то странно, а он не понимал и старался дышать себе под мышку.

Пока Турецкий наскоро брился в ванной, до него доносились монотонные звуки немецкой речи, из которой понятными были лишь отдельные слова самого расхожего типа, вроде «арбайтен», «шлафен» и «тринкен». «Шнапс» еще — известное слово. Во всем же остальном — он был полным профаном.

— Слава! Что это за странное у тебя немецкое радио? Кто его слушает?

— Да какой хрен радио! — громко отозвался из кухни Грязнов. — Это же Денис упражняется, такая нынче молодежь пошла, Саня, не нам с тобой чета.

Грязнов открыл дверь в ванную и продолжил нормальным голосом:

— Ты вот питюкаешь на инглише, а я ведь как тот генерал, который на вопрос: какими языками владеете? — отвечает: трумями — командным, матерным и русским. Со словарем.

И хотя этому анекдоту сто лет в обед и оба они его еще со времен стажерства помнили, тем не менее расхохотались. Почти беспричинно. А кроме того, Турецкий поймал себя на ощущении, что с его плеч вроде бы спал давящий груз несправедливости.

8

Для въезда на территорию засекреченных заведений в районе Ильинки требуется специальный автомобильный пропуск. Поскольку ни у Турецкого, ни у Грязнова такового не имелось, они не сели ни в шикарную грязновскую «ауди», ни в раздолбанный «жигуленок», а, преодолев быстрым шагом несколько сот метров до метро «Бабушкинская», нырнули под землю, влетели в вагон и без пересадок помчались в «Китай-город». Ветка прямая, удобная.

Идея посетить место преступления пришла Турецкому в голову сразу, едва Грязнов предложил сделать выбор: сон или прогулка. И хотя сейчас уже поздно, что-то около восьми, Саша надеялся осмотреть место происшествия и, если повезет, воспользоваться, как всегда, Славкиным острым глазом сыщика. Уж что-что, а пища для раздумий там наверняка найдется. Грязнов поддержал, заметив при этом, что на место преступления тянет не только убийц, как утверждают писатели-детективщики. «А вообще, действительно, чем черт не шутит?» — решили они.

Перекресток внутри квартала, где взорвался и сгорел «мерседес» Алмазова, сейчас, в подступающей темноте и при неприятном каком-то мертвенно-спящем свете фонарей, представился заброшенным военным объектом, где еще недавно цвела жизнь, но теперь воинская часть съехала и пришло запустение. Словом, все здесь производило впечатление бывшего, покинутого, бесхозного.

Грязнов, знающий Москву как свои пять пальцев, с ходу доложил, что вот это серое здание с многочисленными полуколоннами по второму этажу фасада, возле которого, кстати, и взорвали машину, принадлежит контрразведке, а соседнее, зеленоватое, — президентской администрации. Возле парадной двери желтого дома напротив косо висела вывеска какой-то фирмы.

Грязнов остался на улице, мотивируя свой поступок брезгливым отношением к любым правительственным учреждениям, особенно связанным со спецслужбами — нашими вечными антиподами, опыт общения с которыми, как постоянно говорил Слава, никогда не доставлял ему удовольствия. Поэтому Турецкий один вошел в полутемный вестибюль первого корпуса, предъявил удостоверение старшему по охране — привлекательному стройному брюнету, этакому Тихонову — Штирлицу, и начал расспрашивать его о недавнем происшествии прямо возле двери его ведомства.

Штирлиц долго разглядывал Сашу с вежливой полуулыбкой на губах, а затем так же спокойно сообщил, что никакими сведениями не располагает. А если бы даже и располагал, то без разрешения начальства, вернее специального указания на этот счет, продолжать разговор не имеет ни права, ни желания. И все — предельно точно и до упоения вежливо.

Действительно, чего это старший следователь по особо важным вдруг полез не в свое дело? Ведь охрана наверняка имеет железный приказ: никого и ни под каким видом не допускать во вверенное им хозяйство. А тут, видите ли, ничего не значащая организация под названием Генеральная прокуратура! Бред, да и только. Несерьезный ты, Турецкий, человек, если без всякого на то разрешения суешь свой нос куда не следует. Штирлиц же ясно продемонстрировал, что в ведомстве Федеральной службы безопасности, о чем, по его мнению, странный посетитель, естественно, не догадывается, все без исключения сотрудники, даже стоящие на самой нижней ступеньке служебной иерархии, свято чтут основной закон — умение держать язык за зубами.

Зеленоватый соседний билдинг, оснащенный не менее обязательной службой охраны, тоже не хранит в себе нужных следствию сведений. Здесь тоже никто ничего не знает, ни о чем подобном не слышал, ничего не видел, а если даже кто и видел, то найти того человека невозможно: рабочий день давно кончился, служащие разъехались по домам.

Весь этот никому не нужный, даже никчемный вояж Турецкого занял в общей сложности не более получаса. Раздосадованный, он вышел на улицу и увидел возле углового дома с косо висящей вывеской Грязнова, разгуливающего едва ли не под руку с блондинкой в кокетливом беретике и коротком плаще, демонстрирующем ножки совершенно отменной формы. Ну, то, что Славка умеет мгновенно находить контакт со слабым полом, ни для кого из профессиональных сыщиков не являлось секретом. «Но ведь сейчас-то, — поморщился Турецкий, — мы же прибыли совершенно с иными задачами, в которые подобного рода дамы никак не входят. Или я сильно ошибаюсь?»

Увидев решительную походку Турецкого, его серьезный и даже насупленный вид, блондинка вдруг широко улыбнулась и заявила, будто давнему приятелю:

— Здравствуйте, Александр Борисович!

Саша оторопел. Хотя должен был признаться себе, что вблизи девушка выглядела еще более соблазнительно. Возможно, она была несколько крупновата для своего плащика-юбочки, туго перетянутого широким поясом, но именно это кажущееся несоответствие делало еще более притягательной ту силу, которую вовсю излучала женщина, упакованная с расчетливым легкомыслием. И еще Турецкий подумал, что беседы с подобными женщинами должны быть тягостны сами по себе, так как произносимые слова здесь не имеют ни малейшего смысла, в то время как мозги заняты совершенно иным: изысканием подходящего обеим заинтересованным сторонам любовного варианта. Если не сказать грубее. Но, подходя ближе, Саша почувствовал уже нешуточный укол ревности и рассердился — и на себя, и на дурацкую ситуацию. Вот же зараза этот Грязнов! И что в нем бабы видят, в этом рыжем?