«Это стоит денег, — любила говорить Марджори. — И для чего мне нужно тратить силы и устраивать здесь эту ярмарку с шарами и еловыми ветками? Только для того, чтобы через пару недель все это снова убрать? И мир от этого не станет лучше!»

В предыдущие годы Лора всегда огорчалась из-за таких взглядов своей сестры, не находя при этом ни одного убедительного контраргумента. При разумном подходе Марджори была права: рождественские украшения стоили приличных денег, требовали определенных усилий и ничего не меняли в общем удручающем состоянии мира. Но они на некоторое время приносили немного блеска и тепла, а это, как считала Лора, иногда просто необходимо, чтобы обрести силы для повседневной жизни.

Она знала, что у Марджори еще в ранней юности сформировался этот строгий, жесткий характер, а в дальнейшем к нему еще добавилось постоянное брюзжание. Она была младшей из сестер, но рядом с большеглазой робкой Лорой всегда казалась старшей. Лора отдавала должное Марджори, когда та длительное время ухаживала за их отцом, вплоть до самой его смерти, что совершенно выбило ее из сил. После этого она гнала прочь любого мужчину, который отваживался к ней приблизиться, а на это и без того решались лишь немногие. Потом переехала в этот ужасный многоквартирный дом недалеко от Чатема, в котором живет уже 30 лет и унылость которого даже самого жизнерадостного человека постепенно довела бы до депрессии. Лора никогда не понимала, почему Марджори приняла решение в пользу этого страшного серого бетонного монстра. В Кенте было так много милых деревушек, в которых сестра могла бы снять небольшой коттедж и жить вполне комфортно. Но поскольку во всех ее решениях главенствующую роль всегда играли только практические соображения, она выбрала себе этот «муравейник», который, как отвратительный гнойник, уродовал окружающий ландшафт, прежде всего потому, что располагался в нескольких минутах от фирмы, на которой она до недавних пор работала. Это была небольшая фабрика по производству картонных тарелок, стаканчиков и бумажных салфеток.

В квартире было три комнаты, кухня, ванная и небольшой балкон, выходивший на север, куда никогда не заглядывало солнце. Лору не удивляло, что Марджори все больше впадала в уныние. У большинства людей, которые встречались ей на лестничной клетке, были угрюмые лица.

Но сейчас Лора была слишком занята своими заботами и проблемами, чтобы предаваться размышлениям о Марджори. Со вчерашнего дня она, как завороженная, следила за всеми новостями, передаваемыми по радио и телевидению. Снежный коллапс в Северной Англии везде был главной темой. По телевидению показывали снимки, сделанные с вертолетов: создавалось впечатление, что они приземлялись где-то на Северном полюсе. Бесконечные снежные пространства с одинокими темными точками — домами и деревнями.

Лора, которая с колотящимся сердцем, не отрываясь, следила за этим, задавалась вопросом, что являлось причиной этого ощущения угрозы, которое постоянно в ней росло? Она чувствовала себя негодяйкой, в минуту опасности бросившей на произвол судьбы самое дорогое. Уэстхилл. Что может случиться с домом? Уже больше ста лет стоял он в целости и сохранности и вынес все, что приносили с собой большие и малые катастрофы. А может быть, она видела опасность не для дома? Возможно, опасность грозила людям, которые сейчас там находились? Эта молодая женщина с холодными пытливыми глазами…

Лора глубоко вздохнула, пытаясь припомнить последние снежные коллапсы, происходившие у них на севере. Их было несколько. Самый ужасный случился вскоре после войны, в 1947 году. Тогда Аделина, прежняя экономка, была уже тяжело больна, и ей постоянно требовались обезболивающие медикаменты. Фрэнсис боялась, что закончатся содержащие морфин препараты, прежде чем растает снег и врач опять сможет к ним добраться. Но снегопад вовремя прекратился, и стали работать снегоуборочные машины, которые расчистили дорогу до фермы. Это был первый и единственный раз, когда Лора видела Фрэнсис в таком нервозном состоянии.

— На мой взгляд, современные дети слишком избалованы, — с недовольством сказала Марджори, незаметно вошедшая в кухню. На ней был старый изношенный халат синего цвета, который носила еще их мать, и потертые меховые тапочки на ногах. Волосы были еще не расчесаны. Она выглядела старше своих шестидесяти семи лет. Кожа вокруг рта была дряблой и морщинистой.

Лора, погруженная в свои воспоминания, вздрогнула.

— Что ты имеешь в виду?

— Мальчишке из квартиры надо мной, очевидно, подарили на Рождество велосипед, — объяснила Марджори. — Он катается на нем внизу возле дома. Велосипед со всеми прибамбасами. Для молодых людей все должно быть самым лучшим! При этом отец не работает, и вся семья живет на пособие… — Она подошла к окну и посмотрела вниз, чтобы еще раз увидеть всю непостижимость происходящего. С неприязнью наблюдая за мальчиком, поняла, что худощавый, с важным выражением лица подросток действительно счастлив.

— В Йоркшире, похоже, действительно все серьезно, — сказала Лора подавленно. — Этот снегопад…

— Здесь редко бывает снег, — возразила Марджори, все еще глядя вниз. — Скоро начнется дождь.

— Может быть, нам тогда пойти прогуляться? Немного размяться…

— Ты можешь пойти, если хочешь. У меня нет желания. — Марджори отвернулась от окна, подошла к столу и тяжело опустилась на стул. Потом, без какого-либо перехода, продолжила: — Н-да, они перевернут тебе весь дом, эти твои постояльцы. Надеюсь, ты хорошо спрятала свои любовные письма! — Она злобно рассмеялась, зная, что Лора никогда в жизни не получила ни одного любовного письма.

Лора побледнела.

— Думаешь, они действительно будут шарить по дому?

Марджори взяла чайник, налила себе чаю и, обнаружив, что он остыл, скривила лицо.

— Понятия не имею. Но что им еще делать?

— Это невероятно, — воскликнула Барбара. Она сидела за небольшим секретером в гостиной с пачкой бумаг на коленях, которые только что вынула из ящика. — С тысяча девятьсот восемьдесят шестого года Лора Селли постепенно продавала этому несимпатичному Фернану Ли большие участки земли, входившие в состав фермы Уэстхилл. И что меня поражает — за смехотворные деньги!

Ральф как раз вошел в комнату с раскрасневшимися от холода щеками и в испачканной одежде. Он выглядел совершенно выдохшимся и обессиленным.

— Ты находишь это приличным — рыться в документах, которые тебя совершенно не касаются? Я считаю, ты…

— Нам нужна бумага, — перебила его Барбара, — так как иначе мы не зажжем огонь. Я искала повсюду, Ральф, и нашла одну-единственную старую газету. Журналов с телепрограммами не осталось, а книги мы, разумеется, жечь не можем. Я подумала, что, может быть, в секретере найду что-нибудь, что можно было бы использовать для растопки… Но, конечно, не эти договоры купли-продажи.

Она убрала документы назад в ящик и встала. В комнате царил ледяной холод. На Барбаре было два свитера и носки из овечьей шерсти, но она все равно мерзла. Кроме того, ее одолевало мучительное чувство голода. Накануне, в сочельник, они доели оставшиеся спагетти. Каждому досталось по небольшой порции, которая лишь ненадолго смогла утолить дикий голод. Единственным отрадным явлением в этот вечер стали полбутылки бренди, стоявшие в самом дальнем углу шкафа в столовой и, похоже, представлявшие собой весь скудный запас алкоголя отъявленной противницы спиртного Лоры Селли. Бренди немного согрел их и придал вечеру по меньшей мере подобие праздничной атмосферы.