— Проходите! Милости просим!

Низкорослый, крепко сбитый мужчина в просторном меховом плаще делает шаг через порог, попадает в тепловую завесу и от неожиданности едва не оступается.

— Осторожнее!

— Аж дыхание перехватило… — ошарашенно признается эсса Элари и снова останавливается, глядя на росчерки нитей, заполняющих зал. Глядя не с таким выражением лица, которое подобало бы гостю, но именно так, как я и рассчитывал.

— Пойдемте, провожу вас в другое место. Более подходящее для беседы.

Либбет вопросительно поднимает голову, но я спешу погасить очередной порыв к исполнению обязанностей хозяйки дома:

— Не беспокойся, это ненадолго. Вино я могу налить и сам.

Эсса Элари идет за мной, с опаской отшатываясь от мерно вздрагивающих нитей, и только в удаленном от зала кабинете, кажется, начинает чувствовать себя хоть немного увереннее. Привычным движением стряхивает с плеч плащ, и тот падает прямо на ковер, а не в услужливо подставленные руки слуг.

— О, я, право…

— Ничего-ничего! — Подхожу к шкафу, достаю пару бокалов и бутыль с ввинчивающейся пробкой. — Здесь чисто.

Он косится на меховое озерцо, растекшееся у ног, но нагнуться и поднять не решается. Наверное, потому, что боится помять наградную ленту, натянутую поверх нарочито скромного камзола.

— Присаживайтесь, прошу вас. — Вино густо булькает, падая в хрустальные бутоны. — Вы просили о встрече. Какова ее цель?

Гость с благодарностью принимает бокал, вдыхает аромат выдержанного напитка, но, прежде чем сделать глоток, все-таки дожидается, пока хозяин пригубит угощение первым.

В столице я, пожалуй, немедленно обвинил бы эссу Элари в оскорблении и вызвал бы на дуэль, но здесь все-таки провинция, нравы хоть и грубее, зато намного ближе к велениям разума. Вполне понятно, что секретарь Городского совета Наббини заботится о том, чтобы жить долго и по возможности счастливо. И ни в коем случае не желает выразить мне свое неуважение. Скорее даже наоборот, если рискнул прийти в дом, где хозяйничает «выдох».

— Чудный вкус.

— Вы правы.

Мы еще какое-то время молчим, наслаждаясь вином, но правила приличия требуют продолжить разговор раньше, чем бокалы оказываются пустыми.

— Эсса Конран, вы ведь уже давно живете в Наббини.

— Пятый год.

И только первый — от дня пробуждения Либбет. Меньше года прошло с тех пор, как девочка открыла глаза после сна, похожего на смерть. Вернее, и являвшегося таковым.

— Это довольно долгий срок.

— Согласен.

— Обычно совет не принимает столь скоропалительных решений, но… — Элари замолкает и косится на темные пятнышки, бисером рассыпавшиеся по моей куртке.

Приходится переспросить:

— О чем вы говорите?

Почему-то засохшая кровь пугает людей куда больше, чем только что пролитая. Может быть, потому, что влага, вытекающая из разорванной плоти, похожа на маританский сироп, любимый всеми детьми империи?

— Мы хотим предложить вам занять достойное место. В совете.

— Мы?

Он, разумеется, не уточняет, многозначительно устремляя взгляд в пространство.

Что ж, примерно такого развития событий я и ожидал. Еще в тот самый день, когда меня начали представлять местной знати и прочим «достойным» людям. И челюсть сводит оттого, что мотивы членов совета просты, прозрачны и мудры, а стало быть, от них не получится отмахнуться просто так.

Деньги, сила и власть должны держаться рядом, только тогда они смогут пригодиться для чего-то полезного. Особенно общественно полезного. Интересно, кем определили меня? Наверное, все-таки «силой», потому что немногие из жителей Наббини и окрестностей набрались смелости записаться в Гражданскую стражу. Хотя и деньгами я не обделен, особенно после того, как прибыльно продал часть дальних рудников, а вместо них прикупил леса, вплотную примыкающие к границам Изумрудного лона. И мог бы получить еще больше, если бы вздумал пускать туда на прогулки восторженных юнцов. Наверное, так и сделаю. Когда сбегу в очередной раз.

— А вас не смущает то обстоятельство, что моя племянница…

Элари чуть наклоняется мне навстречу:

— Она не вечно будет с вами, вы же это понимаете. Понимаете?

Да, скоро я останусь в одиночестве. Долгом или нет, никто не знает. Но хотя слова собеседника больно колют куда-то в межреберье, сердиться не получается.

Ничего личного, один трезвый и сухой расчет. В чем-то секретарь совета до боли похож на Либбет, но у него все же есть одно несомненное для меня преимущество. Вернувшись домой, эсса Элари радостно потрет ладони, откупорит бутылку бережно хранимого для особых случаев вина и позовет супругу, чтобы отметить событие, укрепляющее Городской совет. К вящей славе Наббини, разумеется.

Что же делать?

Согласиться? Значит, обречь себя на еще большую скуку.

Отказаться? Значит, испортить отношения раньше времени. Либбет ведь пока что не ушла.

— Щедрое предложение.

Элари расплывается в довольной улыбке, поднося полупустой бокал к губам.

— Но конечно, вы предполагаете, что я не только войду в совет, а и кое-что прибавлю к городской казне?

— Несомненно, эсса Конран.

— А раз так, мне хотелось бы, прежде чем дать окончательный ответ, осведомиться, каково ее нынешнее положение.

Гость кивает, хотя моя просьба явно ему не нравится. Но опять же ничего личного, просто деньги любят счет.

— Как скоро вам нужен отчет?

— Как скоро вы желаете получить ответ?

Он снова кивает, уже начиная прикидывать, сколько времени понадобится, чтобы спрятать растраты и раздуть доходы, а я спрашиваю, протягивая руку к бутылке:

— Еще вина?

— Не откажусь. Вино у вас выше всяких похвал!

Здесь…

На исходе весны, когда в воздухе уже витает призрак приближающегося тепла, хочется отставить в сторону изрядно поднадоевшие за зиму сушеные, вареные, моченые и прочие лишенные природного естества яблоки и заполучить хоть что-то настоящее, яркое, спелое, пахнущее солнцем и луговым медом. Хочется смять зубами нежную мякоть и смаковать каждую капельку пролившегося на язык сока.

Виллита Брен со-Веента вздохнула, решительно отодвинула вазочку со сластями прочь, но очень быстро передумала и вновь потянулась за очередным кусочком засахаренного фрукта, стараниями мастера-повара приобретшего аромат самых настоящих духов. Благодарение Боженке, хоть вкус остался таким, как и полагалось лакомству! Конечно, стройности пристрастие к сладкому не прибавляло, но самая именитая сваха Дарствия давно уже могла себе позволить быть менее строгой к отражению в зеркале. Собственно, даже растолстей она вдвое относительно нынешних объемов, сказала бы только спасибо своему аппетиту, потому что нет ничего лучше маски заботливой тетушки ни во время успокоительных бесед с девицами на выданье, ни в разговорах с придирчивыми женихами.