просто нахлебавшиеся охмурительных напитков здешние работяги? Чего им бояться? Тяжкий труд не та привилегия, чтобы за неё держаться, пусть и ради обитания в «Лучшем городе континента». Простых и грубых трудяг, особенно сезонных, встречать по ночам не казалось безопасным и тут.

Возле тропинки, ведущей через лесопарк к «Мечте», стоял Ихэл. Ждал меня!

— Я это… госпожа Нэя, шёл за вами следом, как вы шли к Зеркальной площади. Мало ли, кто пристанет. А вернулся, потому что подумал, что вас обратно довезут на машине. Не ожидал, что вы одна пойдёте по темени…

Меня тронула его забота, и я передумала снижать ему зарплату.

— А вы спорили, что не мутант. Разве нормальный человек позволил бы девушке одной идти по ночному городу? А? У них же у всех, у богачей, личные машины есть. Хотя бы аренду-то не повысил?

— Нет.

— Ну и то хорошо. Привыкли они нам, простым людям, душу разматывать как клубок какой по всякому поводу. И чего придумал, прийти для разговора в этот «Лаборант» ночью! Словно ради издевательства. А всё потому, что вы красивая, и у всякого глаза на вас жадностью исходят…

— Не Лаборант, а Лабиринт.

— Так перепутал. Там же всё лаборантами девчонки работают, которые к вам забегают порой. Вот и у госпожи Латы-Хонг дочь там работает лаборантом, — дойдя до ступеней на террасу, он спросил, — Точно мутант вас не обидел каким-нибудь словом? А то я ему шею выверну за вас… я очень сильный, госпожа Нэя. Иначе господин Цульф меня бы и не определил на такую должность…

— Никогда не думала, что ты такой разговорчивый, Ихэл. За беспокойство и сопровождение благодарю. Зарплату теперь снижать не придётся.

— И я вас благодарю, госпожа Нэя. Всякий день про себя вас благодарю. Никогда я не видел такой девушки… деловитой, небедной, а доброй чтобы, и красивой при том…

Весь последующий день я работала у себя и в уединении, сжав губы и рыча на Элю и Ноли, если они лезли ко мне с теми или иными вопросами. Они обе быстро уяснили, что я не в духе, и уже не тревожили меня, взвалив на себя все контакты с приходящими заказчиками и прочие обыденные мелочи. Даже еду Эля принесла в моё личное обиталище, не проронив ни слова. За что и ценила её, за чуткость к перепадам моего настроения.

Сознаюсь только теперь, когда прошло столько уже лет, я пошла вдоль дороги к «Зеркальному Лабиринту» и в следующую полночь. И уже не боялась ничего. И не надежда на встречу с Рудольфом была тому причиной. А тоска, незнание, куда себя деть. Рядом с комплексом зданий, из которых и состоял этот «Зеркальный Лабиринт», на просторной и освещённой площади то и дело останавливались машины. Из них выходил кто угодно, но не Рудольф. Какое-то время я бродила вдоль сияющих корпусов, то приближаясь к центральному входу центрального здания, то уходя от него в сторону дороги. Я всматривалась в пирамидальные надстройки на крыше одного из жилых зданий, гадая, где та самая, которую он мне и обещал? Все без исключения пирамиды была темны изнутри, мерцая лишь отражённым призрачным светом от уличного и небесного природного освещения. Я замирала, проваливаясь в такое же призрачное измерение давно ушедшего времени, где нам было настолько волшебно… и это призрачное измерение продолжало ранить моё сердце острыми осколками когда-то разбитого счастья…

Какая волшебная сила смогла бы воссоздать его в прежней неповреждённой целостности? Я была готова приложить к тому все свои усилия, а с его-то стороны ничего подобного не наблюдалось. Он лишь напирал как грубый пропотевший мужлан в минуту своей физиологической потребности, лишь измывался словесно и всё! Даже несмотря на жару, я упиралась в какую-то глыбу эмоционального льда, тогда как прежде меня подхватывал одухотворённый поток мощной любви.

Он только замёрз или же высох необратимо? А там, мерещилось мне, в глубине таинственно-переливающейся конструкции продолжает обитать прежний и незабываемо-нежный пришелец, способный на чудеса, открывший неведомые прежде ощущения, излучающий неподдельную любовь…

Так что же он предлагал мне при той встрече в лесных зарослях? Хотя по сути это был облагороженный городской лесопарк, а не дикая лесная глушь. То обыденное, иногда горячечное и неудержимое, иногда привычное до механистичности, что и происходит между всеми прочими? Независимо от того, прошли они через обряд в Храме Надмирного Света или же обходятся и так, и чего я лишена в любой вариации? Вопрос был правильный, а ответа он мне не дал. Он раздваивался для меня на того, кого я помнила, и того, кто был здесь и сейчас. Где была игра? Тогда или теперь? Болезненный вопрос тоже был без ответа. А я в своей обездоленности готова была примириться и с настоящим. Внешне-то он меня привлекал ничуть не меньше, а разбуженная чувственность вибрировала также болезненно, требуя своего утоления…

Надо ли было этого стыдиться? Я и стыдилась, а упрямо приходила к комплексу зданий «Зеркального Лабиринта» с глазами, что называется, широко распахнутыми навстречу приключениям, разряженная так, что многие встречные мужчины и парни замирали в немом вопросе: не к нам ли навстречу ты спешишь? Нет, нет! — говорило им также без слов моё поспешное убегание. Такие похождения, заменившие вечерние прогулки, не могли продолжаться долго. Меня стали запоминать и нагло приставать уже и словесно. Один раз довольно стройный и молодой, но обладающий невыразительным сухим лицом, мужчина предложил вместе поужинать в шарообразном и новом доме яств. Он там ни разу не был и хотел бы отведать изыски дорогих блюд, или же отсутствие всякого изыска при наличии лишь высокой цены на них. И я буду всего лишь его сопровождать. И только. Никакой навязчивости или призыва к неким отношениям с его стороны нет, и я не должна буду ему ничего за ночной ужин. Ему же скучно идти туда одному.

Я насторожилась, вдруг узнав его голос, как и его самого. Он и прежде приходил в «Мечту» со своей женой, юной и очаровательной по виду, но уже ставшей дважды матерью. Обычно он скромно удалялся, оставляя жену в здании «Мечты». Сам же ожидал на террасе, где за ним ухаживала Эля, вынося ему поднос с напитками. А голос, — это же был тот самый голос, который высмеивал нашу с Рудольфом встречу в лесопарке, тогда как его обладатель таился в зарослях! Он ещё обозвал всех женщин «суками». И женский развязный голос вовсе не принадлежал его жене, надменной не по возрасту и малоразговорчивой тихоне. Вряд ли он помнил то происшествие,