наказание, воздает по заслугам тем, кто в нее всю жизнь не верил и в сто крат больше чем тем, кто верил.

Маг поднес к губам бокал с вином, не могу понять, как, выпивая столько каждый день, он все ещё ни разу не окосел? Не кричит и не ругается, как мой отец, а просто молчит с безучастным пустым видом, сидя на небольшом диванчике перед камином. Мне вообще казалось, что он даже не поднимается, если бы проснувшись однажды ночью, не поняла, что его в каюте нет. Где он был и зачем выходил, осталось для меня загадкой, зато стало ясно, что он и раньше куда-то уходил по ночам. Самое странное сейчас то, что ни капли его не боюсь, что бы он ни сделал дальше, больнее, чем есть, не будет.

Прикусываю нижнюю губу, а затем язык, чтобы было больно, когда он взъерошивает свои волосы, на мгновенье сжимая свою шею до белеющих костяшек на пальцах. Хочу остановить его, успокоить, сказать что-то хорошее, но у меня не получится. Мой язык способен только всё испортить, в частности наши отношения. Вот зачем мне нужно было спрашивать об этой Миле? Зачем?! Если бы мои чувства не захватили контроль над разумом, все бы сложилось совсем по-другому. И, возможно, между нами не выросла стена под названием «его бывшая мертвая любимая». Удивительно, что не расспрашивал о задании, не сыпал обвинениями, его волнует исключительно Провидица, что похожа на его бывшую – больше ничего.

Тихо, сердце, тихо! Не выдавай меня, не стучи так громко и надрывно. Все, что мне сейчас нужно – уснуть, чтобы поскорее начался новый день, тогда я смогу закрыться в ванной, готовя очередную отраву из остатков ингредиентов. Моя работа – все, что может успокоить мне нервы. Досадно, конечно, что, сколько бы я не пыталась сделать какое-то зелье, у меня всегда получался либо яд, либо что-то отдаленно похожее на любовное зелье. Вот если бы эффект последнего был долговременным, я бы смогла…

Вальтер резко встал с дивана, это случилось так неожиданно, что не успела толком отреагировать, как он уже стоит возле кровати и смотрит на меня сверху вниз. Мне плохо под его взглядом, в нем слишком сильно видна его неприязнь ко мне. Буквально кожей осязая исходящий от него холод, который заставляет поежиться, ещё больше укутываясь в одеяло, пугливо пряча взгляд. Трусиха, жалкая трусиха! Но что мне делать, по-другому я не могу. Делаю над собой усилие и сажусь, все так же укрываясь от него мягким одеялом, словно оно может меня защитить от его холода. Невольно вспоминаются последние объятия, которые подарила ему, прежде рассказать правду. Казалось, что это легко – провести между нами черту, что не будет от этого плохо.

Нам не будет от этого плохо…Как я вообще могла так думать?!

Он все ещё нависает надо мной, потом делает шаг назад от кровати, я пугливо поднимаю на него глаза и не могу больше оторвать взгляда. В его глазах пылают синие огоньки, вид измученный, он зачастую забывает даже поесть. На лице уже небольшая бородка, волосы взлохмаченные, меньше всего он сейчас похож на того мага, которого я встретила в холле отеля Престиж. Моё предательское сердце сжимается от желания обнять его, пожалеть, несмотря на то, что его глаза светятся от злости. Я жалею его, люблю до зубовного скрежета и самоубийственного решения обнять. Руки сами тянутся к его лицу, за что и получаю по ним вспышкой родового огня. Мне не больно от него, он не ранит меня. Мне больно от того, что он говорит после.

– Не смей жалеть меня! – кричит, и я втягиваю голову в плечи, прижимая руки к груди.

Пальцы сжимаю в кулаки, так сильно́ желание ослушаться. Лучше бы приказал не любить его. Вдруг бы подействовало? Остановило меня хоть немножко, избавило от капли чувств, которые делают так больно. Мне хочется, плюнув на гордость, броситься ему на шею. Целовать, пока он не забудет, что кто-то вообще кроме меня существовал в его жизни. Глупая мысль и желание, глупая я! Надеюсь на то, что невозможно, люблю того, кто никогда не полюбит в ответ, и так во всем. Даже в том, что смогу избавиться от ведьмы, не уверена. Боюсь, что она все же Мила, боюсь, оттого что знаю: он выберет не меня. От этого сердце стучит и стучит, увеличивая мою боль и сумасшествие. Он делает мне больно, уничтожает меня изнутри, и ему совсем нет до этого дела.

– Прекрати! – выкрикивает резко.

Первые слова за целую декаду, и каждое пронизано убийственным холодом. Его руки пробивают мою защиту из одеяла, сжимают шею, заставляя не только встать перед ним на колени, но и смотреть в глаза.

– Прекрати, – повторяет он, но тише, обдав меня запахом перегара.

Пьян, чертовски пьян, а мне радостно, от того что он хотя бы подумал обо мне. Мои губы подрагивают, особенно уголки рта.

– Прекрати, – повторяет он, но ещё тише, прикрыв свои веки.

Его слегка шатает, так что кажется, что руки на шее не для того, чтобы сделать больно, а чтобы сохранить равновесие. От такой резкой близости кружится голова, и я не могу удержаться, пользуюсь тем, что он закрыл глаза, подношу руку к его лицу. Щетина колет ладонь куда меньше, чем его взгляд, когда он открывает глаза. Пытается поймать мою руку, чтобы убрать ее от лица, при этом хватка на моей шее слабеет, и я подаюсь вперед, желая разрушить стену между нами поцелуем, но у меня не получается. Его руки с поразительной скоростью хватают меня за плечи и встряхивают, сто́ит моим губам коснуться его. На глаза наворачиваются слёзы, и я радуюсь, что от тряски волосы упали мне на лицо, скрывая непрошеную влагу. Он бросает меня, встряхнув ещё раз напоследок, пока я не убрала руку от него сама.

«Уйди, просто уйди, чтобы я не чувствовала себя ещё хуже», – молю его мысленно, но он как будто слышит и поступает назло. Остается в каюте, отойдя от кровати настолько, чтобы я точно не смогла до него достать.

Мне хочется забыть об этом, хочется, чтобы это был страшный сон, но это реальность. Расстояние между нами всё время увеличивается, превращаясь в бескрайнюю пропасть, которую никак не преодолеть. Опускаю руки и комкаю простынь, почти ломая ногти. Все окрашивается в синий: мои глаза горят нашим огнем, выдавая меня с головой. Потому закрываю их,