– Ты почему такой вагон выбрал? – донимал Майора Печкин. – Щель на щели. Другие люди едут как люди, а мы…

– А вдруг, – сказал Майор. – Он опять начнёт. Перевоплощаться. В этого. Как ты сказал. Чёрного Посланца. Тогда мы его. Выкинем из вагона. Без проблем. А потом. Сам понимаешь.

– Так ведь я могу… – сказал Печкин.

– Не можешь, – сказал Майор. – Побереги до последней крайности.

Черентай сидел напротив Печкина с Майором, дрожал от холода и шевельнуться лишний раз боялся: на нём был пояс шахида, а пульт с кнопкой – у Майора. На всякий случай. Бомба для бомбы. Правда, искусник Мыло замаскировал всё смертоносное хозяйство так, что выглядела сбруйка словно обыкновенный ортопедический бандаж из собачьей шерсти – для тепла.

А вот как раз тепла Паше Черентаю явно не хватало, хоть и подогревал его Майор время от времени из фляжечки. Держать этого типа в трезвости он опасался. Паша завистливо поглядывал на роскошную шапку журналиста.

– Не понимаю я твой план, – сказал Печкин. – Ну, приедем мы. Ну, выйдем. Что дальше? Снова положим Пашу в скверике и будем ждать «демона»? До весны?

– Может быть, – сказал майор. – Не исключаю. Главное – засветить его. Да и себя.

– А не засветим?

– Тогда план Бэ. Ведём клиента в ту самую дурку. Пытаемся сдать. Заявление от родственников есть. Накорябал.

– Не прохонже, – жалобно сказал Паша. – Там не простая дурка. Туда на зиму хорошо бы! Только платить, как в пятизвёздочном отеле…

– Главное – в дурку попасть, – сказал Майор. – Дальше по обстоятельствам.

– Авантюра, – сказал Печкин. – Без легенды, без подготовки, без… Без концепции, наконец!

– Не в книжке, – сказал Майор. – Это жизнь. Импровизировать надо. Писатель. Вот и придумывай. У тебя на то. Калган заточен.

Неважно заточен, подумал Печкин. Не складывается у меня легенда. Кто там чего помнит? Сколько лет прошло, а память нынче у людей оперативная. Долговременная мало у кого есть. А документы посмотреть нам никто не даст по-хорошему. Придётся по-плохому…

Тут хлопнула тамбурная дверь, и сквозь вагон промчалась стая трудных подростков – человек пять.

– Проверка, – сказал Майор. – Черентай. Помалкивай. Иначе сам знаешь. Нам терять. Нечего.

И действительно, вскоре в холодный вагон проследовали трое – контролёр (обычный, обычный!) и двое милицейских во главе с сержантом. Сержант был уже немолод – такому туфту не впаришь…

Ну, билеты-то у них были, и контролёр трижды щёлкнул своими щипчиками. Сержант жестом отослал его дальше и критически оглядел всех троих. Одеты хорошо; пьяны в меру; чего же это они в таком дискомфорте путешествуют?

Потом всмотрелся в Черентая…

– Все странствуешь? Опять за старое взялся? – сказал сержант. – Вы, граждане, проверьте-ка у себя деньги и документы. Заодно и мне покажите… В смысле документы…

Документы у них тоже были. И очень серьёзные – для сержантского уровня. А к солидным людям, при аппаратуре соответствующей, с такой фуфловой ксивотой лучше было не соваться…

А сержант откозырял, и напарник его то же самое.

– Сержант Милюков, рядовой Баумгарт… Ступай, рядовой, продолжай проверку, а я с товарищами из Москвы посоветуюсь…

– Слушаю вас, – сказал Майор, когда рядовой Баумгарт удалился.

– Товарищ полковник, я этого типа знаю. Его вся железнодорожная милиция знает. Он по вагонам работает, только засыпается всякий раз по пьяни. Жалкая личность. Перекати-поле…

– Ну и, – сказал Майор.

– Ну и вот… Докладываю… – неуверенно сказал сержант. – Чтобы вы… В курсе…

– Органы в курсе, – сказал Майор.

– У вас, я извиняюсь, что – следственный эксперимент?

– Если я, – сказал Майор. – Тебе скажу. Тогда мне придётся. Тебя убить. А потом напарник. Убьёт меня. А потом себя. Уровень секретности. Понял.

– Понял, – сказал сержант Милюков. – А Черентая?

Мысль о том, что презренный Черентай один останется наслаждаться своей никчёмной жизнью, глубоко потрясла сержанта Милюкова.

– Шучу, – милостиво сказал Майор. – Давно ты видел. Черентаева Павла Эмильевича. В последний раз.

– Так тем самым летом, – сказал Милюков. – Его не забудешь. Как раз на этой ветке. Я его в Кошкине высадил. По-хорошему его надо было в район доставить, но тогда в вагоне поздние дембеля дрались, не до него…

Майор понимающе кивнул, потому что поздние, прямо с гауптвахты, дембеля – это серьёзно.

– А то убили бы его дембеля-то, – добавил сержант. – По ним даже пришлось оружие правомерно применить…

– Вот видишь, урка с мыльного завода, – сказал Печкин, обращаясь к Паше, – а ты ментов парафинишь всю дорогу. Он тебя, урода, спас…

Сержант благодарно кивнул журналисту, явно подозревая в нём сотрудника госбезопасности.

– А вы с ним… в Кошкин? – сказал он.

– Туда, – сказал Печкин. – Для выяснения.

– Так это из-за него было столько шуму? – сказал сержант.

– В смысле, – сказал Майор с полковничьим удостоверением.

– Ну, тогда… Тем летом… Стрельба эта вся… Даже нас поснимали с дороги – и в оцепление. Это его на самом деле ловили?

– Его-его, – сказал Печкин и выразительно глянул на Майора: видишь, импровизирую, легенду творю…

– Подробнее, – сказал Майор. Его манера говорить сильно впечатлила сержанта: большой человек, матёрый опер!

И Милюков рассказал, что семь лет назад в Кошкине, судя по ориентировке, схлестнулись две какие-то банды. И как-то связано было это побоище с местным санаторием для психов. И с какой-то шикарной иномаркой, брошенной на дороге. И были пострадавшие. Но толком простым ментам так ничего и не объяснили – кто, кого, чего, зачем…

– А ты сам кошкинский? – сказал Печкин.

Сержант Милюков оторопел, словно спросили сержанта, не участвовал ли он в мюнхенском гей-параде ещё при Гитлере.

– Н-нет, слава богу, – выдохнул он.

– А приятели там есть? – сказал журналист. – Ну, родня, знакомые… Баба, наконец…

– Тьфу на вас, – сказал сержант, но тут же убоялся своей дерзости: – В смысле да что вы! Кошкинские все с призвездью. Они ведь при санатории работают – кто в обслуге, кто в охране, кто где. Там личного состава больше, чем больных! А кто с психами работает, тот сам психом становится. Потому что шизофрения передаётся вирусным путём. Британские учёные сказали.

– А менты там что – тоже психи?

– Ещё какие! – со страстью сказал Милюков. – Городишко маленький, депрессивный… Все друг друга знают. Скучно им. От такой службы без всякого вируса спятишь… Мне и вашего подследственного пришлось там высадить, а на сердце тревога, но делать-то нечего было! Хорошо он живой остался!