— Но сейчас-то она как раз молчит, — спокойно ответил Сократ.

Все в зале громко рассмеялись, магистраты стали стучать молоточками, требуя тишины. Когда присутствующие замолчали, Сократ продолжал:

— Аспасия умная женщина, это так, но она всего лишь женщина, то есть объект, подчиняющийся воле мужчины. И когда к этой женщине обратился мужчина с репутацией и славой Фидия, известный всей Греции своими талантами, что ей оставалось делать, как не подчиниться ему? Разве могла она осмелиться отказать Фидию? Такой плодовитый художник, как наш великий скульптор, ищет прообразы везде, и я уверен, что наша славная Эльпиника, знакомая с привычками гениев, засвидетельствует этот факт.

Женщина кивнула, но с лица ее не исчезло выражение презрения. Сократ, не обращая на нее больше внимания, обернулся к судьям.

— Если лицо Аспасии вдохновило мастера, когда его резец высекал черты лика богини, то сама Аспасия здесь ни при чем и вины ее в этом нет.

Гермипп принялся нетерпеливо расхаживать по сцене, раздраженный неожиданным поворотом событий. Он явно нервничал, желая поскорей избавиться от Сократа, пока тот не причинил еще большего вреда процессу. Но Сократ, лучезарно улыбаясь жюри и кланяясь, уже окончил свои показания. Роль нарушителя порядка была ему по душе.

— Откуда у тебя уверенность в том, что Аспасия не подозревала о намерениях Фидия? — мрачно спросил Гермипп.

— Я имею удовольствие быть в дружбе как с Аспасией, так и с Фидием, и уверяю тебя, что мало в чем я так уверен, как в этом.

Гермипп открыл было рот, чтобы отпустить Сократа, но тот продолжал:

— Афинские мужчины обращаются к Аспасии за разумным советом в таком иррациональном вопросе, как их отношения с женщинами. Ее способность рассуждать здраво и логично известна всем в нашем городе. А ни один здравомыслящий человек не станет совершать злого деяния, поскольку известно, что прежде всего оно может навлечь гнев общества на совершившего. Аспасия искала не гнева общества, она искала его доброго отношения.

Театральная обстановка явно разбудила в нем дремлющего актера.

— Благодарю, Сократ. Теперь, прошу, оставь сцену, — твердо заявил Гермипп.

Сократ оказал мне неплохую услугу, уверяя судей в моей невиновности, но какая-то мятежная часть моего «я» стремилась доказать, что он не прав. Сумев добиться этого, я получила бы удовлетворение, но, несомненно, ухудшила бы отношение ко мне судей. Чего я все-таки хочу, оказаться правой или быть счастливой? Я хотела быть правой, всю жизнь я сопротивлялась роли покорной женщины. Для того чтобы спасти, Сократ перед всеми Афинами назвал меня покорной, но мне, хоть это и было в моих интересах, не хотелось соглашаться с этим. Во мне шла борьба, и я знала, что ее-то я проиграю. Ради своего ребенка, если не ради самой себя, мне следует пойти на компромисс. Я надеялась, что, когда настанет мой черед выступать, мой daimon, мой внутренний голос не станет жертвой этой борьбы, а подскажет мне надлежащий путь.

По мере того как солнце поднималось, в зале становилось все жарче, и вместе с температурой буря во мне разгоралась все сильней. Меня терзали самые разные мысли, и я не сразу поняла, что суд уже перешел к рассмотрению второй части обвинения — обвинения в том, что я склоняла порядочных женщин к занятию проституцией.

Встал Алкивиад. Он взглянул в мою сторону, злорадно ухмыльнулся и, повернувшись к членам жюри, обратился к ним с заранее подготовленной речью:

— В доме нашего уважаемого Перикла — и приличным людям это может показаться крайним бесстыдством — женская половина не отделена от помещений, в которых находятся мужчины. Порядками во всем доме управляла незамужняя женщина Аспасия, то есть куртизанка. Я, конечно, запретил моей жене являться в это жилище, несмотря на то что Аспасия ее родная сестра.

Я хотела вскочить и задать ему вопрос, является ли преступлением то, что женщина свободно ходит по дому, в котором живет, как вдруг меня осенило, что, может, это и так. Не так уж хорошо я была знакома с законами, принятыми в Афинах, чтобы знать все их подробности. Я почти не сомневалась, что раздельные покои мужчин и женщин в доме являются скорее данью традиции, чем повиновением законам, но уверенности в этом у меня не было. Во всяком случае, порядки, принятые в доме Перикла, привели судей в смятение, и они принялись жадно переговариваться.

— Эта женщина наверняка является ведьмой, сведущей в приготовлении ядовитых зелий, — продолжал Алкивиад. — Иначе как ей бы удалось заставить афинского деятеля вести такой беспорядочный образ жизни? Заставить его потакать ее прихотям? Своим поведением она разрушает законы самой природы.

Его собственная природа, побуждая выражаться напыщенно, увела его от темы, и я видела, что Гермиппу не терпится вернуть свидетеля к обсуждаемому предмету, то есть к обвинениям против меня.

— Алкивиад, ты утверждаешь, что своими глазами видел, как Аспасия склоняла жен афинских граждан к ремеслу проституции. Что же ты видел?

— Когда я вошел во двор дома Перикла, организованная Аспасией оргия достигла кульминации. На глазах у всех ее участников происходили половые сношения между мужчинами и женщинами. Аспасия пригласила к себе порядочных женщин с явной целью развратить их и заставить заниматься тем же ремеслом, которым занимается сама. Она даже пыталась склонить меня разрешить жене участвовать в этой оргии, но я имел мудрость отказать ей в этом. И я счастлив заявить, что скромность моей жены не подверглась искушению.

Затем Алкивиад продолжал:

— Присутствовавшим там женщинам подавали неразбавленное вино. Я убедился в этом сам, попробовав его. Я не мог поверить в то, о чем говорили мне мои чувства.

Это было отъявленной ложью. В действительности все обстояло как раз наоборот — я сама отдала слугам приказ разбавлять вино, которое они станут предлагать женщинам. Так какой же из напитков он пробовал? Мне даже казалось, что он пробыл так недолго, что вообще ничем не угощался.

— Сограждане афиняне, опьянение может быть единственным объяснением тому, что я видел своими глазами. А я видел, что присутствовавшие там жены афинских граждан наблюдали за актами совокупления так же открыто, как они могли бы наблюдать за театральным действом.

Теперь судьи действительно получили повод для бурных дискуссий. Алкивиаду пришлось возвысить голос, чтобы его слышали все в зале.

— Мои сограждане афиняне, сейчас я вам расскажу нечто еще более возмутительное. Под влиянием Аспасии женщины даже выстроились в очередь, чтоб принять участие в публичных сношениях с мужчинами! Аспасия ухитрилась превратить дом Перикла в настоящий бордель, а замужних женщин в проституток.

— А наш олимпиец Перикл при этом тоже присутствовал? — с сардонической улыбкой осведомился Гермипп. — Или он удалился, чтоб по обыкновению предаться беседам с богами?

— Он находился наверху, в своей спальне, без сомнения поджидая, когда к нему приведут развращенных женщин. Думаю, что он превратил свое жилище в настоящий публичный дом для того, чтоб извлекать доход и оплачивать свои экстравагантные строительные предприятия! Я в этом не сомневаюсь.