К вечеру мы с ним нашли среди болота такой куст, который из переплетенных корней и стволов образовал своеобразный небольшой островок размером метра полтора в длину и ширину. Мы решили больше никуда не идти, а устроиться на ночлег на этом «островке». Наломав на соседних кустах веток, мы их постлали на эти коренья, и получилась вполне сносная постель.

Когда стало смеркаться и немецкий самолет прекратил свои полеты над нами, мы неожиданно услышали, что где-то совсем рядом, по болоту, то падая в воду, то снова поднимаясь, идет по пояс в воде кто-то из партизан. Увидев наш «островок», этот человек пошел к нам. Когда в сгущающихся сумерках этот партизан подошел ближе, то мы увидели, что это идет женщина. Мы ее узнали, это была Лена Сушко. Та самая Лена, которая работала в штабе у комбрига Гудкова писарем. Лена была одна из первых партизанок, пришедших в бригаду вместе со Стасем Подберезским и Шурой Пляц из поселка Озерцы весной 1942 года. Она была подругой Шуры Пляц и довольно часто бывала в нашем отряде. Увидев меня и обрадовавшись такой встрече, она со слезами на глазах попросилась к нам:

— Ох, хлопцы, как я устала. Я уже думала, что совсем утону в этом болоте. Товарищ комиссар, разрешите мне присоединиться к вам, а то я совсем одна и даже не знаю, куда идти дальше.

— Давай, Лена, залезай к нам. Как-нибудь поместимся здесь.

Мокрые и грязные от болотной воды, мы втроем расположились на этом «островке». Двигаясь по болоту, мы не чувствовали холодной воды, а теперь мокрая холодная одежда, прилипающая к телу, совсем нас не согревала. Я почувствовал, как меня стало трясти от озноба. Мои товарищи по несчастью тоже себя чувствовали не лучше.

— Вот что, товарищи, — сказал я, — нам нужно согреться, а то, чего доброго, и заболеть можно в этом чертовом болоте. Давайте постелем одну плащ-палатку, а другой накроемся и, может быть, так согреемся.

Положив Лену между нами и накрывшись плащ-палаткой, я почувствовал, как постепенно стал согреваться, но уснуть еще долго не мог. Та лесная дорога, где сейчас были немцы, находилась в нескольких сотнях метров от нашего «островка». Немцы установили на дороге агитационную машину с громкоговорителями и почти всю ночь агитировали партизан, чтобы выходили из болота и сдавались им в плен. Они обещали всех сдавшихся в плен оставить в живых.

Но по всему было видно, что никто из партизан из болот не выходил и не сдавался немцам. Тогда немцы поняли, что их агитация не дает должного результата, и, озлобившись на наше упорство, начали обстреливать болото из пулеметов. Временами пролетающие с противным свистом где-то рядом над нами, то слева, то справа, немецкие пули держали нас в большой тревоге, и я никак не мог уснуть. Мне все время казалось, что если я усну, то одна из шальных пуль прикончит меня. И только под утро, когда немцам надоело стрелять, я наконец заснул тревожным сном. Рано утром нас разбудил немецкий самолет, который снова появился в небе над болотом.

Даже за ночь наша одежда не просохла и была еще мокрой. Так не хотелось снова лезть в это болото, но делать было нечего, и мы снова, но уже теперь втроем, полезли в эту холодную жижу. Партизан нашего отряда поблизости нигде не было видно. Посоветовавшись, мы приняли решение идти на сближение с немцами, а потом, понаблюдав за противником, ночью попробовать нашей небольшой группой пройти скрытно через немецкую линию блокады.

Теперь мы все время шли по болоту параллельно той дороге, где находились немцы. Шли мы молча. К середине дня мы наконец-то выбрались из глубокого болота на какой-то остров, где немцев еще не было. После тяжелого пути мы решили отдохнуть на твердой земле под небольшими елками. Очень хотелось есть, и мы решили поесть сырого коровьего мяса, которое у нас было. Несмотря на сильный голод, сырое мясо и без соли есть было противно, но мы его ели.

То там то здесь были слышны взрывы мин и снарядов, а кое-где раздавались тяжелые взрывы бомб. Это гитлеровцы обстреливали и бомбили отдельные группы партизан. Немцы в болото пока не лезли, видимо, считая, что партизаны и так погибнут в нем от голода.

Лена Сушко, совсем обессилевшая от этой тяжелой дороги по топкому болоту, сидела под елками с бледным лицом и с закрытыми глазами. Я посмотрел на нее и спросил:

— Лена, вам плохо?

— Да, что-то нет больше сил идти дальше, — тихо сказала она.

— Лена, нельзя падать духом, надо как-то через силу, но обязательно идти. Мы не можем бросить вас здесь одну. Вы полежите, отдохните, а мы с Иваном пока побреемся. Вон какие мы стали «бандиты», — показав на Ивана, обросшего бородой, сказал я.

Пока мы приводили себя в порядок, Лена тихо лежала под елками. Я посмотрел на нее и шепотом сказал Старшинову:

— Лена-то совсем, наверно, заболела?

— Да, — согласился Иван, — положение усложнилось. Не бросишь же ее на произвол судьбы!

— Нет, этого делать нельзя.

По трофейной карте я примерно нашел наше месторасположение. До дороги Лепель — Борисов оставалось около 15 километров. За этим островком, на котором мы сейчас находились, снова шло болото, а потом километров 10 сухой сосновый лес. На краю болота, километрах в пяти от нас, должна была быть деревня. Мы с Иваном решили идти в сторону нее и там разведать, где находятся немцы. По моему предположению, они уже ушли с дороги Лепель — Борисов и находятся где-то здесь, на краю этого болота. И пока у них еще нет сплошной оборонительной полосы, надо переходить через линию блокады.

Снова прилетел немецкий самолет и стал кружить над нами. Возможно, летчик заметил не нас, а других партизан, которые были где-то совсем рядом с нами на этом острове, так как с самолета начался интенсивный обстрел. От первых же пулеметных очередей с самолета Лена в сильном испуге вскочила на ноги и побежала в глубь острова. Нагнав ее, мы приказали ей не бегать по острову во время обстрела, а, следя за самолетом, прятаться за толстые стволы деревьев.

Через некоторое время самолет улетел, и мы снова пошли болотом к его восточному берегу, где должна была быть деревня. Здесь болото было не так глубоко и доходило нам примерно до колен. Лена еле-еле шла рядом с нами. Мы очень часто останавливались, поджидая ее и чтобы она немного передохнула. В тех местах, где болото было глубоким, мы ее поддерживали, чтобы она не упала и не захлебнулась.

Часа через два, то есть к концу дня, мы увидели берег болота, заросший высокими елками и мелким кустарником. Среди этих елок было много партизан. Здесь был почти весь штаб первого отряда: командир Цымбал, комиссар Голиков со своей женой Валей, а также помощник комиссара Финогеев и многие другие товарищи. Подойдя к Голикову, я спросил:

— Ну, как дела, Саша?

— Дела, Володя, плохие. Немцы заняли вон ту деревню, которая стоит на высотке, и начали строить вокруг нее свои «бункера». Правда, от деревни уже ничего не осталось, одни только печные трубы торчат, но размещаются они тут основательно. Единственно, где нам остается теперь находиться, это в болоте, куда они еще не хотят идти.