— А если я упаду? Ведь я же могу свалиться, пап.

— Ты не упадёшь. У тебя замечательное чувство равновесия. Вспомни, как ловко ты взобрался по той лестнице на ярмарке.

До нас донёсся многократно усиленный электроникой голос Дудочника:

— Что ты там видишь, мальчик?

— Пап, — прошептал Кевин. — По лестнице поднимался не я, а Шон.

На миг я растерялся. Считается, что родители близнецов совершают смертный грех, когда путают своих детей.

— Кев, ты сделаешь это! Там много места. Ты должен спрятаться. Послушай, я отдам тебе свой рюкзак, и ты обязан его сохранить.

Я отдал ему рюкзак, чтобы хоть чем-то отвлечь. Фонарь я вынул и сунул себе за пояс.

— Ты что, уснул там, мальчик?! — прогремел голос Дудочника.

Кевин словно окаменел.

— Я спросил, что ты там увидел?!

Я разжал кулак, развернул куртку, достал микрофон, прикрепил его к ленте и прошептал:

— Отвечай.

— Небо, — дрожащим голосом ответил Кевин.

Публика рассмеялась.

— Что ещё?

— Облака, — ответил мой сын, едва сдерживая рыдания.

Очередной взрыв смеха.

— Ты мне нужен на земле, — деловито произнёс Дудочник. — Спускайся.

— Но мне здесь нравится. Я не хочу спускаться.

Так они препирались некоторое время. Дудочник злился всё сильнее, а мальчик ещё больше упрямился.

* * *

Я вскарабкался вверх по скале, оставив Кевина на платформе.

— Если ты сию секунду не спустишься, — сурово произнёс Дудочник, — я сам поднимусь наверх, и, клянусь, тебе придётся несладко.

— Давай, — ответил Кевин. — Действуй, старикашка. Да ты сюда просто не долезешь. Хочешь, поспорим?

Я уже находился на своей площадке над платформой. Кевин поднял на меня глаза, и я знаком приказал ему спрятаться.

Верёвка начала дёргаться. Дудочник полез на небо. Аудитория разразилась восторженными воплями.

* * *

И вот я его увидел. Из дымки возникла голова Дудочника с гладко зачёсанными, напомаженными волосами. На нём, как и на Кевине, был наряд факира, и он, как и Кевин, отлично справился с задачей. Хотя карабкаться ему было труднее, поскольку он, подобно пирату, держал в зубах здоровенный кинжал с кривым клинком.

Я медленно и осторожно начал спускаться.

Добравшись до петли и пропустив через неё ногу, он взглянул на платформу и недоуменно нахмурился. Прочитать его мысль было несложно. Где же мальчишка? — спрашивал он себя.

Выбравшись на платформу, он взял кинжал в руку и заорал, пока ещё не выходя из роли:

— Где ты, парень? Отвечай! Иначе я с тобой разделаюсь. Имей в виду, я не шучу.

Публика внизу весело хохотала.

* * *

Я — не боец, но это вовсе не означает, что я избегаю схватки. Однако в банальную драку мне приходилось вступать очень редко. Когда я рос, никто не дрался, все мы занимались другими, более интересными делами. Однажды, правда, я уложил парнишку, который едва не оторвал мне ногу во время игры в футбол. И это, надо сказать, оказалось большой удачей. Меня выгнали с поля, следующие два матча я проторчал на скамейке, и у меня появилась масса времени, чтобы поразмыслить о том, насколько важно умение владеть собой.

Я никогда не занимался карате или боксом.

Иными словами, моё прошлое не могло приготовить меня к тому, что я намеревался совершить.

Я бросился на него со скалы, как хищный зверь, и оказался рядом до того, как он успел почувствовать моё присутствие и повернуться. Я ударил его фонарём с такой силой, что хрустнули кости черепа. Все вдруг окрасилось кровью — я, скалы и он.

Дудочник пошатнулся, но, к моему величайшему изумлению, на ногах устоял. Взвыв, словно раненый зверь (этот звериный рёв был многократно усилен микрофоном), он повернулся ко мне лицом и занёс кинжал. Я готов был поклясться, что Байрон улыбается. Я парировал удар, и он попытался достать меня сбоку, но промахнулся. Однако при обратном движении клинка ему удалось рассечь куртку и мою руку под ней.

Я хватил воздух широко открытым ртом, а Бодро нацелился мне в горло. В мире воцарилась полная тишина — в этот момент, который должен был стать для меня последним, я слышал лишь рокот прибоя и приглушённый шум публики внизу под пеленой тумана. Судя по звуку, зрители томились в ожидании и недоумевали.

Я попытался вновь ударить фонарём, но промахнулся, зато парировать удар кинжала мне удалось. Лезвие, скользнув по фонарю, порезало мне пальцы. В глаза брызнул фонтанчик крови.

Бодро шагнул назад, собирая силы для решающего удара. Он тяжело дышал и слегка покачивался. Рука с кинжалом свободно висела вдоль тела. Мне казалось, он вот-вот рухнет. Из последних сил я подался к нему, но тут же отступил под его яростным натиском. Дудочник, словно обезумевший дирижёр, беспорядочно рубил воздух кинжалом. При этом он рычал, выдавливая из себя звериные, лишённые смысла звуки. Парень пылал безумием, словно раскалённая докрасна печь жаром.

За спиной я услышал странный звук, похожий одновременно на плач и на стон, и это придало мне новые силы. Испытывая бешеную ярость и столь же сильный страх, я бросился на него. Мы упали на платформу и сцепились в смертельной схватке.

Как это ни странно, но я оказался на нём. Предплечьем я давил ему на горло, а свободной рукой пытался прижать кулак с зажатым в нём кинжалом к платформе. Он сделал слабую попытку ударить меня другой рукой, но сил у него, видимо, не осталось. Через несколько мгновений он обмяк, и даже его взгляд, как мне показалось, стал мягче.

— Ну и что теперь? — спросил Дудочник.

Сердце бешено колотилось в груди, и я никак не мог восстановить дыхание. Когда мне это удалось, я поднялся, схватил Бодро за волосы и рывком поднял на ноги.

— И каким же образом ты намерен отправить меня вниз? — с издёвкой спросил он.

— Это, гнусный мерзавец, самая лёгкая часть дела! — прорычал я и, развернув на сто восемьдесят градусов, резким толчком отправил его в пропасть на свидание с поклонниками. В своём последнем полёте Дудочник беспорядочно вращался в воздухе и дико визжал.

* * *

В амфитеатре шестьюдесятью футами ниже началось подлинное столпотворение. Мужчины что-то кричали, дамы отчаянно визжали. К моим ногам подполз до смерти испуганный Кевин. Мальчишка рыдал, его била сильнейшая дрожь. Из моих ран обильно лилась кровь, оставляя на платформе красные лужицы. Я мог держаться на ногах и, несмотря на кровотечение, чувствовал себя неплохо.

Я понимал, что следует действовать как можно быстрее. Пока публика скорее всего считает, что Мэтр Карфур случайно сорвался с каната. Но так могли думать далеко не все.