— Они не понимают одного: евреи всегда оказывались первой жертвой варварства, первой мишенью для тех, кто разрушал основы общества. В скором времени здесь появятся новые безумцы и будут убивать евреев, мусульман, католиков — всех подряд. Но тогда будет уже поздно.

— Я был в редакции, когда к нам пришло известие о трагедии, — добавил журналист. — Реакция кое-кого из коллег меня поразила.

— И какая же была реакция?

— Знаешь, не человеческая, не профессиональная, а идеологическая: «Опять нам придется жалеть бедняжек евреев!», «Сейчас все поднимут шум, а о детях-палестинцах все молчат!». Ну и дальше все в том же духе.

Я онемел.

— Я, конечно, не стал молчать. Попытался объяснить, что Франция не находится в состоянии войны, что детей убили из-за того, что они евреи. Кто-то понял меня, усовестился, а кто-то продолжал твердить свое.

— И это журналисты!

— Да, и в основном левые, даже ультралевые, а значит, за палестинцев. И до того циничные, что на случившуюся трагедию смотрят только с точки зрения арабско-израильского конфликта.

К нам подошел Этан. Он ответил на вопросы нашего друга, назвал имена нескольких учеников, которые сами слышали слова учительницы. Подозвал одного из них.

На следующий день в газете появилась статья. На целую полосу. Но скандал, как в Руане, не разразился. Учительницу объявят психически неустойчивой, ректорат проведет медицинское обследование. Дело можно считать закрытым.

Ну вот, мы тоже стали собственниками!

Я невольно посмеиваюсь, стыдясь, что так по-детски радовался, подписывая купчую, и теперь испытываю такую гордость. Я человек левых взглядов и все-таки мечтал иметь свой дом. Теперь я осуществил свою мечту. Мы с Фадилой и Сурией идем осматривать в последний раз перед переездом квартиру, и мне трудно совладать с радостью, от которой бьется сердце. Добиться такого, прожив чуть ли не пятьдесят лет в предместье! Добиться, потому — нет, скорее, благодаря — да, благодаря тому, что мы прожили полвека в предместье. Так оно и есть, ничего не попишешь.

Фадила остановилась, подняла глаза и оглядела фасад нашего весьма зажиточного дома в квартале Виллербан. Потом подмигнула мне, недоверие у нее в глазах смешивалось с радостью.

— Буржуазия!

Сурия взяла меня за руку.

— Мы здесь будем счастливы.

— А там мы разве не были счастливы? — удивилась ее мама.

— Конечно, были, но мне кажется, что вот здесь мы и должны были жить всегда-всегда.

— Дочь буржуя, — засмеялась Фадила. — В Воз-ан-Велен я была у себя дома, жила среди своих. А здесь мы попадаем во враждебное окружение. Каких друзей и подружек ты заведешь себе в этом квартале?

— А зачем мне новые друзья? Я со старыми не расстанусь. Просто я уверена, что мы имеем право и на все это, — важно заявила Сурия и обвела рукой дом и все вокруг.

Фадила взглянула на дочь с огорчением. Правда, не слишком искренним.

— Неужели я столько лет боролась, чтобы видеть, как моя дочь требует себе долю капиталистического счастья? Ты знаешь, что на этой улице наверняка нет ни одного араба или афрофранцуза?

— Так будем первопроходцами! Проторим дорогу! Колонизируем богатые кварталы. Это и есть подлинная борьба.

Сурия с Фадилой с веселым смехом распахнули дверь, и в холле им весело откликнулось эхо. Доброе предзнаменование.

Первопроходцы? Определение мне не слишком по душе. Я вовсе не первопроходец. Я не стремлюсь торить новые пути, открывать неведомые земли, я хочу принадлежать моей земле. Мой собственный дом — не просто мое личное желание, это еще и результат прожитой жизни. Когда тебя зовут Мунир Басри, когда твои волосы и смуглая кожа подтверждают то, о чем уже сообщило имя, трудно жить не в отведенной для тебя резервации.

Нет, я не был пионером-первопроходцем. Я индеец, чужак на своей земле. Я не принадлежу к клану завоевателей, я из клана обитателей.

«Мне очень жаль, месье… Басри, но квартира уже сдана». «Ваши доходы не позволят вам снять эту квартиру». «Вам не повезло, месье, трехкомнатная квартира была сдана сегодня утром!» Сколько я выслушал извинений, лживых объяснений, сколько перевидал притворно опечаленных лиц? И всякий раз меня охватывал гнев от того, что я бессилен перед этой несправедливостью. Гнев такой же, как в юности, когда нас не пускали на дискотеки и постоянно проверяли документы. Только на этот раз все обходилось без свидетелей, я глотал унижения в одиночку и никому о них не говорил. Вешал трубку, и обидчик больше не существовал. Черт подери! Сколько же дверей захлопнулось передо мной?! И как долго я смогу сдерживать свою ненависть, которая одна умеет прижигать гложущую меня обиду?

Араб не может снять квартиру в благополучном квартале. Араб свое место должен купить. Я его купил.

— Мне сказали, что здесь живет много евреев, — объявила Сурия.

Она стояла и смотрела в окно.

— И что? — поинтересовалась Фадила.

— Ничего. Просто так сказала.

— Твоя бабушка сказала бы, что это очень хорошо, — сказал я.

Сурия обернулась и удивленно на меня посмотрела.

— Неужели? А почему?

— Не знаю. Но она всегда говорила, что евреи знают, где хорошие места.

Жена снисходительно мне улыбнулась.

— Скажи это палестинцам. Они посмеются. Смотри-ка, как раз к слову пришлось. Ты знаешь, кто живет в доме напротив нас?

— Понятия не имею. Не знаю даже, кто у нас соседи по площадке.

— Там живет твой… друг.

Я промолчал, и тогда Фадила продолжила:

— Экстремист. Сионист. Дружок детства Рафаэль.

Я был в недоумении и продолжал молчать.

— Пойди посмотри, — позвала меня Фадила, подходя к окну. — Видишь роскошный дом слева? Когда я приходила сюда в последний раз, он входил в подъезд с женой и детьми.

— Может, навещал родню?

Не знаю, с чего вдруг я ляпнул такую глупость. Но если честно, мне совсем не хотелось оказаться соседом Рафаэля и то и дело с ним сталкиваться. Как мне себя вести? Здороваться? Попытаться снова завязать дружбу? Нет уж, наши дороги разошлись, враждебные слова рассорили. Между тем судьба свела нас снова. Может, в этой невероятной… случайности нужно видеть знак, что нам предстоит снова сблизиться?

— Не думаю. Они возвращались домой, это было видно.

— Ничего себе зашибает твой дружок! Нора неслабая!

Фадила легонько шлепнула Сурию по макушке.

— Что это за выражения? Отвыкай, детка, от жаргона, мы теперь буржуа из квартала Виллербан.