– Мы отвлеклись, – сказала Мери, хмурясь.

Тигран возвратился к сервам. Сервов проектировали как совершенство, а получилось уродство. Их избавили от индивидуальной любви, вызывающей искажение реальной картины мира, зато у них развилось самообожание, которое еще сильней путает объективные пропорции.

Поначалу сервами не могли нахвалиться. Умные, работящие, они легко совершали любые расчеты, проводили сложнейшие эксперименты в лабораториях, их конструктивный дар поражал уже тогда. По мере того как от поколения к поколению увеличивалась их биологичность, становилось ясным, что для сервов существует один объект, выделяющийся среди всех других, истинный объект для поклонения, – они сами.

Самообожание стало у сервов из постыдного индивидуального чувства, всегда тайного, открытой формой взаимоотношений. Они были равнодушны ко всему, кроме себя. Тело было живое, душа – мертвая.

– Эгоизм как философская система, – заметил Ромеро. – В древности у людей пытались внедрить эту философию Штирнер и Ницше. Вы просто не нашли методов борьбы с созданными вами демонами зла.

Оказалось, что галакты испробовали разные методы воздействия на сервов – уговаривали, спорили… Потом поняли, что духовный перекос вызван двойственностью природы, сочетавшей мертвое и живое, искусственное и естественное. Новый закон объявил недопустимым внедрение в живую ткань искусственных органов. Отныне сервов полагалось создавать полностью живыми, чтобы выправить их психику.

Но они не стали ждать переконструирования. Началось массовое бегство сервов с планет галактов. Подготовлено это было хитро. Колонии сервов переселялись на необитаемые планеты якобы для их освоения. Галакты радовались, что жизнь, начавшаяся в их звездных системах, быстро охватывает все светила Персея. А когда поняли размеры бедствия, было уже поздно.

Сервы, превратившиеся в разрушителей, не просто завоевали себе место под звездами – своей целью они поставили уничтожение всего, что галакты насаждали во Вселенной. Те всюду повышали биологичность разумных объектов, помогая организмам достичь наивысшей степени усложненности. Сервы же понижали эту биологичность, постепенно превращая живые существа в машины, этап за этапом заменяя животворение конвейерным производством.

Несчастные биологические автоматы на захваченной людьми Станции Метрики – все эти операторы, Главный Мозг, Надсмотрщик – примеры космической политики обезжизнивания и оболванивания…

Все, о чем рассказал Тигран, мы знали и раньше. И все же нас поразила глубина противоречий, разделивших галактов и разрушителей. Ромеро сказал, что людям посчастливилось отыскать свой путь развития.

– Вы оживляете механизмы, они механизируют организмы, а мы оставляем механизмы механизмами, а существ существами. Мы не стремимся сделать машины биологически совершенными, зато многократно увеличиваем их специализированные мощности. На старом человеческом языке, вам, конечно, неизвестном, это называлось так: не путать божий дар с яичницей.

– Что такое яичница, я не знаю, – признался галакт. – А что вы превзошли нас в могуществе, мы поняли сразу же, как вы появились в Персее.

Я спросил, в какой фазе сейчас война галактов с разрушителями. Тигран ответил, что разрушители владеют межзвездными просторами, однако на своих планетах галакты в безопасности: они изобрели оружие, неотвратимо поражающее все живое, и разрушители его боятся.

– Но перспектива? – настаивал я. – Хорошо, они оставили вас в покое – а вы их? Вы смирились с тем, что они творят?

– А что мы можем сделать? Перенять философию сервов и перейти к их уничтожению, раз перевоспитание не удалось? Это не для нас. К тому же сражения в космосе приведут к смерти многих галактов.

Ромеро надменно сказал:

– Вот как – приведут к смерти… А разве на ваших планетах вы не умираете? Или одна форма смерти приемлема, а другая – нет?

– На наших планетах мы – бессмертны. Однако вы устали. У нас еще будет случай поговорить.

– Мне надо связаться с «Волопасом», – сказал я, вставая. – Если мой голос не услышат, подумают, что мы попали в беду.

– О, это просто! – Тигран отвел меня к передатчику, который находился неподалеку.

Нам предоставили дом, похожий на земную гостиницу. Мирный пейзаж в окнах усиливал ощущение, что мы на Земле. В салоне Ромеро водрузил трость между ног и оперся на нее подбородком.

– Крепкий орешек, – сказал он хмуро. – Теперь я понимаю, друзья мои, почему они не помогли трем нашим звездолетам, когда мы появились в Персее. У них мания изоляционизма.

– Бессмертные на планетах, – заметил Лусин. – Смертные в космосе. Интересно.

– Важно одно: они друзья, а не враги, – сказал я.

– Что-то мне в галактах не нравится, – призналась Мери, когда мы остались одни. – Красивы они божественно. И умны, и обходительны, и благородны, и одеты так, что глаз не отвести. Тебе понравились их туники? По-моему, они не окрашенные, а самосветящиеся…

– Ты собиралась говорить, что не нравится, а вместо этого все хвалишь.

– Не все. Мне неловко в их присутствии. А ведь этот галакт, Тигран, смотрел на меня так, что, если бы это сделал земной мужчина, я почувствовала бы себя польщенной.

– Смотрел он на тебя отвратительно, – подтвердил я. – Если бы земной мужчина посмотрел на тебя так, я бы завязал ссору.

Мери обняла меня.

– Как хорошо, что у людей – примитив. Один мужчина и одна женщина. И оба – прямые, без вправо и влево закрученных.

– Право– и левосконструированных, – поправил я.

– Все равно. Один ты – и этого достаточно!

– Нужна еще ты – тогда, пожалуй, хватит.

Мы перебрасывались шутками, которые не могли скрыть нашу озабоченность. Были бы мы просто людьми, непреднамеренно повстречавшимися с галактами, вероятно, ничего, кроме радости, такая встреча не вызвала бы. Но мы добивались от галактов действий – задача была непростой.

Я лежал в ванне и думал. Кстати, никогда еще я не принимал такой ванны. Это была, конечно, вода – но превосходно выделанная. Она нежила и пьянила, успокаивала и радовала. Если бы мне сообщили, что для ванн галакты употребляют особый сорт легчайшего вина или полувоздушный нектар, я поверил бы не колеблясь, хотя, повторяю, это была вода и ничто другое.

Из ванны я вышел взбодренный. Мери уже лежала в постели.

– Знаешь, – сказала она, – если привыкнуть к их жизни, то лишения и вправду покажутся страшными.

– Хорошая ванна, – ответил я. – Да, конечно, лишения пугают.

В спальне стояло большое зеркало. Стоило нажать кнопку – и оно превращалось в экран (подобие стереотеатра), нажатие другой делало его звездным небом. Мы с Мери полюбовались пейзажами населенных планет, благоустроенных, роскошных, величественных, – галакты предлагали нам восхититься их умением жить.