Затем, уже после полуночи, пришло еще одно сообщение от Хентша, на этот раз из штаба 2-й армии Бюлова в Шато-де-Монмор. Эта радиограмма, одна из самых важных на данной войне, была доставлена Мольтке, который все еще сидел за своим рабочим столом. По обыкновению на грани истерики, он писал жене: «Не передать словами тот тяжкий груз ответственности, который лег на мои плечи в последние дни и давит до сих пор. Кошмар нашего нынешнего положения застилает глаза, словно темная пелена, сквозь которую ничего не разглядеть. Весь мир ополчился на нас; похоже, все страны до единой намерены стереть Германию с лица земли».

В 2 часа ночи 9 сентября громом среди ясного неба на Мольтке обрушилось донесение от Хентша, что Бюлов сильно обеспокоен положением своих дел. Правый фланг трещал под напором Франше д’Эспере и Фоша, кроме того, французы сильно превосходили числом 2-ю армию, наличный боевой состав которой сократился с 260 000 человек до 154 000. Вестей от Клюка Бюлов не получал, но сообщил о 30-километровой бреши между 1-й и 2-й армиями. Брешь продолжала увеличиваться, и британцы шли прямо в нее. В разговоре с Хентшем то ли сам Бюлов, то ли кто-то из его подручных употребил слово «шлак», характеризуя незавидную судьбу 2-й армии. Бюлов попросил полковника воспользоваться властью ставки и заставить Клюка подтянуть фланг, чтобы закрыть брешь. Хентш взвешенно и спокойно ответил, что это невозможно, поскольку армия Клюка увязла в бою, да еще развернута в противоположном направлении. И как раз во время разговора пришло донесение, что Модюи прорвался через корпус Эйнема и грозит подойти к Монмираю.

Бюлов был человеком преклонных лет и слабого здоровья, начальник его штаба Отто Лауэнштайн – тоже (в 1916 году он умер от порока сердца). Пять недель огромной ответственности и стрессов сказывались на обоих. Хентш, простой подполковник, сообщил командиру 2-й армии, что по личному распоряжению Мольтке он уполномочен разрешить отступление 1-й и 2-й армиям. Он предложил начать отступление немедленно, чтобы воссоединить войска Клюка и Бюлова у города Фим на реке Вель, в 50 км к востоку, не доходя до Реймса. Бюлов облегченно согласился – с далеко идущими последствиями для сражения и всей войны. Хентш радиографировал Мольтке: «Положение во 2-й армии серьезное, но не отчаянное». После чего отправился спать.

В 5 часов утра 9 сентября Хентш еще раз побеседовал напоследок с подручными Бюлова – уже без самого генерала, который прорыдал всю ночь. Воздушная разведка показывала, что французы стремительно наступают по фронту 2-й армии. Ввиду этих данных утреннее совещание только подтвердило верность принятого накануне решения отходить. Подполковник Хентш поступил благоразумно; иного пути не предвиделось. Однако вмешательство офицера не самого высокого ранга в критический момент войны будет вызывать споры еще целый век.

От Бюлова подполковник направился в Марей, где находился штаб Клюка, – для этого ему пришлось преодолеть 80 км суматошного тыла двух сражающихся армий, где хаос и неразбериху только усугубляли перепуганные беженцы. Донесения Хентша уже успели деморализовать Мольтке и повергнуть в мрачный пессимизм. В очередном письме жене он писал: «Дела плохи. Сражения к востоку от Парижа закончатся не нашей победой… И нам определенно придется заплатить за все, что мы разрушили». В 9:02 войска Бюлова получили приказ начать отступление.

Однако дальше к югу Гаузен продолжал теснить правый фланг Фоша. На рассвете немецкие войска взяли Шато-де-Мондеман, обратив в бегство Марокканский полк; немцы все утро продолжали обстреливать висящий на волоске французский фронт, а также проводить пехотные атаки на высоты, взятие которых повергло бы к их ногам весь район. Союзникам несказанно повезло, что в 50 км к западу удача перешла на их сторону. Ночью прошел сильный ливень. Утром 9 сентября французская пехота, наступающая на Монмирай, сопротивления не встретила. Войска Бюлова исчезли, оставив после себя обычный мусор (в том числе неимоверное количество пустых бутылок – всю дорогу, словно ковер, покрывало битое стекло). Только упущением, свидетельствующим о деморализации и неразберихе в немецких войсках, можно объяснить то, что они не уничтожили мосты через Марну. Наступил переломный, решающий момент Первой мировой войны.

В тот день британская кавалерия, за которой следовал 1-й корпус Хейга, наконец перебралась через Марну – как и 2-й корпус ниже по течению. 9 сентября артиллерист Уильям Эджингтон писал: «Все приободрились, узнав, что вести об отступлении немцев подтверждаются. <…> Днем видели отступление большей части немецкой армии – восхитительное зрелище, колонна за колонной, без счета»{646}. Попав на усеянную оружием и снаряжением дорогу, Эджингтон с изумлением увидел, что одна из брошенных немцами машин нагружена женским бельем. Полковник кавалерии (и охотник на лис) Дэвид Кэмпбелл, возглавив атаку у Монселя, вернулся сияющий, несмотря на полученный удар немецкой пикой. «Лучшие 15 минут моей жизни!» – воскликнул он радостно.

И хотя британские экспедиционные войска теперь вклинивались в брешь, сэр Джон Френч приказал сделать очередную остановку, чтобы дать войскам выровняться: из Англии прибыло подкрепление, которое должно было встать третьим корпусом рядом с хейговским и смитдорриеновским. Майор Джеффрис из гренадерского полка язвил: «Еле наступаем, да еще немецкий арьергард, судя по остановкам на каждом шагу, успешно нас задерживает»{647}. 9 сентября до Хейга дошли слухи, что его французские соседи потерпели «сокрушительное поражение», и он стал осторожничать еще больше{648}.

Высшим британским офицерам не хватало не столько храбрости, сколько хватки, воли и компетентности. Как и их французские коллеги, британские командиры часто проявляли неуместную готовность ринуться под пули. Штабной капитан, видевший, как командир дивизии Эйлмер Хантер-Вестон стоит посреди улицы в Ла-Ферте под градом пуль, бьющих в стену позади него, писал: «Удивительная выдержка. Пожалуй, он даже чересчур храбр для генерала»{649}. Полковник Восточных ланкаширцев Лемаршан точно так же встал на виду у всех, получив 9 сентября приказ двигаться в атаку, – и упал, сраженный немецкой пулей. Несколько дней спустя полковники сэр Ивлин Брэдфорд (Сифортские горные стрелки) и Генри Биддульф (стрелковая бригада) вместе с капитаном Джимми Браунлоу изучали карту посреди открытой местности. Не успел один из них пробормотать: «Общее наступление», как рядом разорвались два снаряда. Брэдфорд, бывший крикетист из Гэмпширского клуба, погиб мгновенно, а Браунлоу получил тяжелое ранение в голову. Фуражку Биддульфа отбросило взрывной волной на 30 м, но сам он не пострадал. Однако на следующий день ему повезло меньше, и его эвакуировали в тыл с простреленной лодыжкой – шальная пуля одного из Королевских саперов, чистившего винтовку. Однако все это были отдельные непредвиденные стычки, а не организованное сопротивление противника. В британской ставке никто не пытался ускорить продвижение войск. Основной заботой главнокомандующего было не пасть жертвой дальнейших предательств со стороны французов или сюрпризов со стороны немцев.