За обедом Джим сказал:

— Я тут немного изучал татуировки, чтобы выяснить, не могу ли я свести номер в его ухе.

Эйнштейн, лежащий рядом на полу и слушавший их беседу, встал, качнулся, заспешил к кухонному столу и вспрыгнул на один из пустых стульев. Он сел очень прямо и уставился на Джима.

— Так вот, — продолжал ветеринар, опуская вилку с куском курицы, которую он наполовину донес до рта, — большинство, но не все татуировки можно свести. Если я буду знать, какая тушь была использована и каким способом она была нанесена, мне, возможно, удастся ее удалить.

— Это было бы здорово, — сказала Нора. — Тогда, даже если бы они нас нашли и попытались забрать Эйнштейна, то не смогли бы доказать, что это их собака.

— Все равно останутся следы татуировки, которые можно будет заметить при более внимательном осмотре, — заметил Тревис. — Под увеличительным стеклом.

Эйнштейн поглядел на Джима Кина, как бы говоря:

Да, что ты теперь скажешь?

— В большинстве лабораторий животным просто прикрепляют бирки, — уточнил Джим. — А те, что применяют татуировки, используют разные чернила. Возможно, мне удастся удалить ее, не оставив никакого следа, если не считать небольших царапин на коже. Исследование под микроскопом не обнаружит следов чернил и даже намека на цифры. В конце концов, это ведь небольшая татуировка, что значительно упрощает дело. Я пока еще изучаю, как лучше справиться с этой задачей, но через несколько недель можем попытаться, если Эйнштейн ничего не имеет против небольшого неудобства.

Ретривер вышел из-за стола и прошлепал в кладовку. Им было слышно, как он нажимает на педали.

Нора пошла посмотреть, какое послание сочинил пес.

«НЕ ХОЧУ КЛЕЙМО, НЕ КОРОВА».

Его желание освободиться от татуировки было глубже, чем полагала Нора. Он хотел избавиться от своей отметки, чтобы люди из лаборатории не могли опознать его. Но, по-видимому, ретривер ненавидел эти цифры в своем ухе, потому что они делали из него обычную собственность, а это оскорбляло его чувство собственного достоинства и было нарушением его прав разумного существа.

«СВОБОДА».

— Да, — уважительно сказала Нора, положив руку ему на голову. — Я понимаю. Ты… личность, и личность, обладающая, — впервые она смотрела на эту проблему под этим углом, — душой.

Разве это богохульство — думать, что у Эйнштейна есть душа? Нет. Нора считала, что никакого богохульства в этом нет. Человек создал этого пса; однако, если Бог существовал, он явно одобрительно относился к собаке, и в большой степени потому, что способность Эйнштейна различать добро и зло, бескорыстно любить, его смелость и самоотверженность делали его ближе к творцу, чем многие человеческие существа, населяющие землю.

— Свобода, — сказала она. — Если у тебя есть душа — а я в этом не сомневаюсь, — тогда ты был рожден со свободной волей и правом на независимость. Этот номер в твоем ухе оскорбителен, и мы от него избавимся.

После обеда Эйнштейну явно хотелось послушать разговор и принять в нем участие, но у него иссякли силы, и он заснул у камина.

За бренди и кофе Джим Кин слушал рассказ Тревиса о мерах защиты от Аутсайдера. Его попросили найти в них слабые звенья, но ветеринар не смог ничего указать, кроме уязвимости системы подачи энергии.

— Если эта бестия додумается до того, чтобы повредить электропровод, идущий от основной линии, вы среди ночи окажетесь в темноте и все ваши сигнальные устройства будут бесполезными. А без электричества не сработают и ваши механизмы в амбаре, которые должны захлопнуть дверь за этой тварью и выпустить закись азота.

Нора с Тревисом отвели его вниз в полуподвал в глубине дома и показали аварийный генератор. Он питался энергией от зарытой во дворе канистры бензина на сорок галлонов, и уже через десять секунд после повреждения основного источника электричества восстановит подачу электроэнергии в доме, амбаре и сигнальной системе.

— Насколько я могу судить, — сказал Джим, — вы ничего не забыли.

— Думаю, что нет, — сказала Нора.

Но Тревис нахмурился:

— Не знаю…

В среду, двадцать второго декабря, они приехали в Кармел, оставили Эйнштейна у Джима Кина и весь день покупали рождественские подарки, украшения для дома, елочные игрушки и саму елку.

Казалось почти легкомысленным строить планы на праздник, зная, что угроза нападения Аутсайдера неумолимо приближается, но Тревис сказал:

— Жизнь коротка. Никогда не знаешь, сколько тебе осталось, поэтому нужно отпраздновать Рождество, что бы ни случилось. Кроме того, последние годы у меня было не слишком веселое Рождество, и я намерен вознаградить себя за это.

— Тетя Виолетта не любила делать из Рождества событие. Она не придавала значения подаркам и елке.

— Она вообще не любила жизнь, — сказал Тревис. — Тем более это еще одна причина отметить праздник как полагается. Это будет первое хорошее Рождество и для тебя, и для Эйнштейна.

«На следующий год, — подумала Нора, — у нас родится ребенок и мы будем встречать Рождество вместе с ним, вот будет здорово!»

Пока единственными признаками ее беременности были легкая тошнота по утрам да пополневшая на пару фунтов фигура. Живот у нее был по-прежнему плоским, и доктор Вейнгольд говорил, что при ее телосложении, возможно, он претерпит лишь умеренное растяжение. Нора надеялась, что в этом отношении ей повезет, так как тогда будет намного проще вернуть после родов свою форму. Конечно, ребенок появится на свет только через шесть месяцев, а значит, она еще может успеть раздуться, как морж.

Когда они возвращались из Кармела в пикапе, кузов которого был заполнен свертками и очень пушистой елкой, Эйнштейн проспал у Норы на коленях половину пути. Он совершенно измотался за этот долгий путь, играя с Джимом и Пукой. Домой они добрались менее чем за час до наступления темноты. Пес бежал впереди них к дому, но неожиданно остановился и внимательно огляделся по сторонам. Он понюхал прохладный воздух, затем двинулся через двор, опустив нос к земле, как будто шел по следу.

Направляясь к задней двери с руками, полными свертков, Нора сначала не заметила ничего необычного в поведении собаки, она только увидела, что Тревис стоит и не отрываясь смотрит на Эйнштейна. Она спросила:

— Что случилось?

Пес пересек двор и подошел к южной границе леса. Он постоял, не шевелясь и вытянув вперед голову, затем встряхнулся и двинулся по периметру леса. Несколько раз он останавливался, замирал и через пару минут снова продолжал свой круговой путь на север.

Когда ретривер вернулся к ним, Тревис спросил:

— Что-нибудь случилось?

Эйнштейн коротко махнул хвостом и пролаял один раз: Да и нет.

Дома в кладовке пес составил послание: