— Ой, мамочки! — пискнула Соня.

— Я никак понять не мог, кто она? Что она делает в этом ресторане? Одна. И ведет себя так странно. А еще она смешная! И знает об этом! И не боится этого! А остроумная! Я ее шутки до сих пор знакомым цитирую.

— Что это ты там наговорила? — шепнула Юля Нонке.

— Да не помню я…

— Ну а чем же закончилось ваше внезапное и чудесное знакомство? — спросила блондинка, пришедшая неизвестно с кем.

Нонна напряженно ждала, что он ответит, будто от этого что-то важное зависело в ее жизни. То, что он вообще заговорил о ней, можно было интерпретировать по-разному. Просто забавная байка из богатой событиями жизни бесшабашного актера. Или своеобразное публичное признание. Нонкина мнительность позволяла принять любой из этих вариантов. Пока он рассказывал о некой незнакомке без имени, об абстракции, образе, видении, но если он заговорит об оставленной ею пьесе, начнется голая правда — у пьесы есть титульный лист, и на нем черным по белому выведены фамилия и имя. Нонка подалась вперед, и Юля крепко схватила ее за плечо.

Олег молча, словно раздумывая о чем-то, смотрит под ноги, а потом на Нонну.

— Да ничем. Незнакомка исчезла так же стремительно, как и появилась.

— Ну чистая Золушка! — съязвила Соня, глядя на подругу. — Наверное, боялась превратиться в тыкву.

Блондинка подхватила:

— И неужели ничего не оставила на память? Может, туфельку?

Олег неопределенно пожал плечами и загадочно взглянул на Нонну.

— Выпьем, наконец.

— За любовь…

— За женщин пьем…

— Всегда готов…

— И я!

— И за День Победы! — вдруг говорит Нонна.

— За нашу победу, — отвечает Олег, и в голосе нет насмешки.

Сегодня решили не слушать современную музыку. Завели патефон, поставили старую пластинку. Разбрелись по парам, танцевали. Под ногами шуршал песок. Дмитрий Иванович пригласил Нонну.

— Как хорошо у вас… настоящая дача. Сосны, залив, белые чехлы на стульях.

— Мне было бы трудно без всего этого. Счастье, что эти белые чехлы нужны не только мне одному.

Старик с нежностью смотрит на внука. Эдик и Юля стоят обнявшись, едва раскачиваясь в такт песни.

— Повезло вам, Дмитрий Иванович, с внуком.

— Это не везение. Хорошие дети, добрые внуки — это не везение, это что-то другое. Не везение, нет. Это… правильно организованное жизненное пространство. Это закономерность. Если деревце растет в хороших условиях, оно должно быть сильным и красивым.

— Бывает же иначе?

— Бывает. Но мы же не патологический случай рассматриваем?

— Нет. Эдик — самое здоровое и сильное деревце, которое я встречала.

— А я поливал, — с гордостью заявил Дмитрий Иванович.

Нонна рассмеялась.

Олег танцевал с блондинкой и что-то жарко нашептывал ей.

— Извините, Дмитрий Иванович, я присяду. Голова кружится, от вина, наверное.

Нонна вдруг почувствовала зверский голод. Она целый день ничего не ела, испытывая колоссальные психологические нагрузки, как космонавт во время полета. Она почти влюбилась в эту так называемую знаменитость за его благородство и искреннюю к ней симпатию. Она даже подумывала подойти и поговорить с ним, о том, прочел ли он ее пьесу и как она ему показалась? А он!

Взяла в руки шампур с шашлыком, с аппетитом надкусила и поперхнулась — Олег стоял в полуметре от нее и внимательно смотрел, как она, набив рот, пыталась проглотить кусок мяса.

— Не надо на меня так смотреть, я шампур проглочу. Дайте поесть.

— Ешьте. Я разве мешаю? Мне нравится, что у вас аппетит появился.

— Знаете что? Лучше я вас на шампур нанижу.

Олег пятится на безопасное расстояние.

— Не сможете. Не посмеете. У меня ваша пьеса.

И пропадает в темноте, крикнув напоследок:

— Вы еще на свидание ко мне придете.

Нонна выдернула подруг из гущи событий и отвела за дом. Соня недовольно закурила — она только начала рассказывать анекдоты.

— Смотрит во все глаза, — пожаловалась Нонна. — И наглый такой.

— Это любовь, — отмахнулась Соня.

— Кобель он! — отрезала Нонна. — Как же пьесу-то у него забрать?

— Какую пьесу? — спросила Юля. Ей бы сейчас на качелях с Эдиком.

Нонна мрачно смотрит на подругу. Она вынуждена заново объяснять позорный эпизод своей биографии.

— Оставленную во время бегства с поля боя.

— А, да, забыла.

Соня, как всегда, настроена решительно:

— Предлагаю действовать напрямую. Подойти и сказать: «Отдай пьесу, старый кобель!»

— Почему старый? — ревниво уточнила Нонна. — Ему лет сорок всего.

— Смотри-ка, защищает! — Соня, повеселев, подмигнула Юле. — Еще не все потеряно! Ноник, а ты спрячься в кусты, он будет идти мимо, а ты — тут как тут!

Юля посмеивалась:

— Водевиль какой-то!

— А что? Дача, весна, вечер, шашлыки, — обдумывала диспозицию Нонна.

— Ага! — обрадовалась Соня. — И тут Нонка из кустов как напрыгнет!

— Угу! Чай, мед, пчелы. Сейчас селяне с сенокоса подгребут, помогут Нонке победить дракона Шершневского, — добавила Юля.

«Ничего, ничего, — думала Нонна. — Вы еще гордиться мною будете, просить будете автограф, выставляя на подпись подмышки!» Воспользовавшись пикировкой подруг, она незаметно отходит за угол старого дома и ныряет в кусты у детской площадки, слушая, как девочки привычно бранятся.

— Какой сенокос! Май на дворе! — потребовала достоверности Соня.

— Ну, с пахоты или что там у них?

— Ой, молчи лучше, знаток крестьянского быта!

Соня, оглянувшись по сторонам:

— А где Нонка-то?

Юля показала в сторону кустов, где притаилась Нонна:

— Заняла позицию.

— Пошли! — скомандовала Соня.

— Мы-то зачем там нужны?

— Она же струсит. А мы толкнем ее навстречу счастью.

В кустах окопались надежно. Стащили с крыльца потрепанный ковер, который выветривался от зимней затхлости. Расстелили, получилось что-то вроде гнезда. Юля сбегала за коньяком, прячась от Эдика. А то застукал бы, огреб и не отпустил. А она нужна была подругам. Но Юльке и самой хотелось к Эдику, и она стала ныть:

— Ой, мама! Меня комарье замучило! Долго мы еще тут сидеть будем?

— Пока знаменитость не пройдет мимо наших кустов покачаться на детских качелях, — объясняет Соня.