— Шестерых? — удивилась Эйла. — Я видела четверых или, возможно, пятерых. И по сколько же им лет?

— Бологан самый старший. Ему двенадцать, — сказала Пролева.

— Да, я так и подумала, — заметила Эйла.

— Ланоге уже десять лет, — продолжила Пролева. — А дальше следуют восьмилетка, шестилетка, двухлетка и последняя малышка. Ей чуть больше полугода. Еще одному ребенку Тремеды могло бы сейчас быть четыре года, но он умер.

— Я боюсь, что последнего ребенка ждет та же участь. Я осмотрела девочку, ее здоровье в опасности. Я понимаю, что вы делитесь пищей, но как насчет грудного молока? Склонны ли женщины Зеландонии делиться молоком? — спросила Эйла.

— Я могла бы сказать «да», если бы речь шла не о Тремеде, — сказала Пролева.

— Речь не о Тремеде, а о малышке, — сказала Эйла. — Она просто беспомощное дитя. Если бы у меня сейчас был ребенок, то я не раздумывая поделилась бы с ней молоком, но к тому времени, когда родится мой ребенок, она уже может умереть. Даже когда твой родится, может быть уже поздно.

Пролева склонила голову и смущенно улыбнулась.

— Откуда ты узнала? Я еще никому не говорила.

Теперь настала очередь смутиться Эйле. Она не собиралась опережать события. Обычно матери имеют право первыми сообщать о том, что ждут ребенка.

— Я целительница, и мне приходилось лечить беременных женщин, — пояснила она. — Я помогала младенцам появиться на свет, и мне известны признаки беременности. Я не хотела упоминать об этом, пока ты сама не скажешь. Меня просто расстроило состояние ребенка Тремеды.

— Все понятно. Ничего страшного, Эйла. Все равно я уже собиралась сказать об этом людям, — успокоила ее Пролева. — Но я не знала, что ты тоже ждешь ребенка. То есть наши дети будут ровесниками. Я очень рада. — Она задумчиво помолчала и добавила: — Я вроде бы придумала, как мы можем поступить. Давай соберем вместе кормящих матерей и тех женщин, которым подходит срок разродиться. У некоторых из них с избытком хватает молока на собственных детей. Может, нам с тобой удастся уговорить их помочь Тремеде.

— Если несколько кормящих женщин поделятся грудным молоком, то это не причинит никому вреда, — сказала Эйла, но потом вновь нахмурилась. — Беда в том, что эта малышка нуждается не только в молоке. О ней нужно лучше заботиться. Как может Тремеда так надолго оставлять ее на десятилетнюю девочку? — спросила Эйла. — Не говоря уже об остальных детях. Разве такая нагрузка по силам десятилетнему ребенку?

— Вероятно, Ланога способна позаботиться о них лучше, чем Тремеда, — сказала Пролева.

— Но это не значит, что такую большую заботу можно взваливать на детские плечи, — сказала Эйла. — Что происходит с Ларамаром? Почему он ничем не помогает? Тремеда ведь его жена, разве не так? Значит, они дети его очага.

— Их семейство многих озадачивает своим поведением, — сказала Пролева. — Мы не знаем ответов. Многие пытались вразумить Ларамара, включая Джохаррана и Мартону. Все впустую. Ларамар ни на кого не обращает внимания. Он знает, как бы он ни вел себя, люди все равно будут пить его настойки. И Тремеда ничем не лучше его. Она так часто напивается березовицы, что едва понимает, что происходит вокруг нее. Никого из них, видимо, не волнуют дети, и я не понимаю, почему Великая Земная Мать продолжает благословлять ее чрево. На самом деле мы просто не знаем, что с ними делать. — В голосе этой высокой и красивой женщины, жены вождя, явно слышались печаль и озабоченность.

Эйла ничего не сказала, но она знала, что попробует кое-что сделать.

— Ладно, одно мы все-таки можем сделать. Надо поговорить с кормящими матерями о выделении молока для малышки. Начнем с этого. — Она сунула свою чашку обратно в висевший на поясе мешочек и встала. — А теперь мне пора возвращаться.

Выйдя от Пролевы, Эйла не сразу пошла к дому Зеландони. Она беспокоилась о Волке и решила зайти сначала к Мартоне. Когда она вошла, вся семья была в сборе, включая Волка. Он так обрадовался ее приходу, что Эйла едва не упала, когда этот большой зверь, внезапно подпрыгнув, положил передние лапы ей на плечи. Но она предугадала намерение и устояла на ногах. Она позволила ему по-волчьи приветствовать вожака стаи, облизать ее шею и мягко прикусить ее скулу. Потом, обхватив руками его голову, она тоже слегка прикусила его челюсть. Глянув в его обожающие глаза, она зарылась лицом в его мех. Она обрадовалась ему не меньше.

— Мне страшно, когда он так играет с тобой, Эйла, — сказал Вилломар, поднимаясь с подушек.

— Раньше это меня тоже пугало, — сказал Джондалар. — А теперь я полностью доверяю ему и больше не боюсь за Эйлу. Я уверен, что он ничем не обидит ее, и видел, что он может сделать с теми, кто предпримет такую попытку, но признаюсь, что это его самое ласковое приветствие не перестает удивлять меня.

Когда Вилломар приблизился, они приветствовали друг друга, слегка соприкоснувшись правыми щеками. Теперь уже Эйла знала, что это обычное приветствие для членов семьи или очень близких друзей.

— Извини, Эйла, что я не смогла пойти с тобой к лошадям, — сказала Фолара после такого же приветствия.

— Ничего, ты еще успеешь познакомиться с ними получше, — сказала ей Эйла и коснулась щеки Мартоны. Приветствие с Джондаларом было более длительным и пылким, больше похожим на объятие. — Мне нужно еще сходить помочь Зеландони, — продолжила Эйла, — но я немного беспокоилась о Волке. И я рада, что он вернулся к вам. То есть он понял, что это его дом, даже если меня нет здесь.

— Как Бологан? — спросила Мартона.

— Он наконец пришел в себя и заговорил. Я просто вышла из дома Зеландони, чтобы сообщить об этом Джохаррану. — Эйла подумала, стоит ли ей рассказывать о своей озабоченности положением малышки Тремеды. Пока еще она оставалась для них чужеземкой и, возможно, не имела права поднимать этот вопрос. Это можно истолковать как критику Девятой Пещеры, но, похоже, никто не знает истинного положения дел, и только она может рассказать об этом. — Я поговорила с Пролевой о другой проблеме, обеспокоившей меня.

Все с интересом посмотрели на нее.

— О какой? — спросила Мартона.

— Вы знаете, что у Тремеды уже нет молока? Она так и не пришла домой после похорон Шевонара и оставила свою малышку и всех остальных детей на попечение Ланоги. Этой девочке самой всего десять лет, и, разумеется, у нее нет грудного молока. Малышка ест только растертые отварные коренья. А ей необходимо молоко. Разве можно без молока вырастить здорового ребенка? И Ларамар неизвестно где. Неужели ему совсем нет дела до детей его очага? — с горячностью сказала Эйла, выплескивая все накопившиеся вопросы.

Джондалар окинул взглядом родственников. Фолара выглядела потрясенной; Вилломар слегка удивился; на лице Мартоны отразилась легкая растерянность, ее опять застали врасплох. Джондалар, пряча улыбку, следил за выражениями их лиц. Ему-то было хорошо знакомо, как заботится Эйла о всех, нуждающихся в помощи, но семья Ларамара и Тремеды давно считалась обузой Девятой Пещеры. Большинство людей предпочитали помалкивать, но Эйла только что открыто заявила об этом.