В своем объяснении в ЦК КПСС проживающий сейчас в Москве Ким подтверждает, что действительно в апреле 1937 года Соколов, со ссылкой на приказание наркома Ежова, поручил ему перевести с японского языка документ, который никто из работников ГУГБ, слабо зная японский язык, не смог прочитать из-за дефектов снимка. Киму было обещано, что если он расшифрует документ, то это благоприятно отзовется на его судьбе. Документ был совершенно смазан, и перевести его на русский язык удалось ценой огромного напряжения. Как утверждает Ким, после перевода документа он написал еще и заключение, в котором сделал вывод, что этот документ подброшен нам японцами. Такого заключения в архивах не найдено. Документ, с которым имел дело Ким, состоял, с его слов, из одной страницы и был написан на служебном бланке военного атташата почерком помощника военного атташе в Польше Арао (почерк этот Ким хорошо знал, так как ранее читал ряд документов, написанных Арао); в документе говорилось о том, что установлена связь с маршалом Тухачевским, документ посылается в адрес Генштаба. Все эти данные Ким сообщил в ЦК КПСС до предъявления ему текста спецсообщения.

Ким, как и Соколов, считает, что если бы столь важное сообщение необходимо было скрыть от советской разведки, то японцы нашли бы немало способов для этого — передали бы его шифром или с дипкурьером или, скорее всего, устно. В данном случае японская разведка, видимо, имела противоположную цель — довести до сведения русских содержание этого документа. Ким подчеркивает, что как в 1937 году, так и теперь он считает, что японский документ, содержащий «компрометирующие данные» о Тухачевском, является дезинформирующим документом, подброшенным с провокационной целью…

Обращает на себя внимание тот факт, что японская разведка, сообщая провокационные сведения о советских военачальниках, в то же время в официальных секретных документах давала совершенно иную оценку событий, происшедших в Красной Армии.

В июле 1937 года помощник японского военного атташе в Москве Коотани выступил с докладом «Внутреннее положение СССР (анализ дела Тухачевского)» на заседании политических и военных деятелей Японии. В этом докладе Коотани заявил:

«Неправильно рассматривать расстрел Тухачевского и нескольких других руководителей Красной Армии как результат вспыхнувшего в армии антисталинского движения. Правильно будет видеть в этом явлении вытекающее из проводимой Сталиным в течение некоторого времени работы по чистке, пронизывающей всю страну».

Он заявил далее, что совершенно нельзя верить официальному обвинению о том, что генералы были связаны с руководством армии некоей иностранной державы и снабжали ее шпионскими данными, что они замышляли восстание против нынешнего правительства. По мнению Коотани, у советских военных не было ни плана восстания, ни террористических планов. События в Красной Армии поразили, подчеркивал Коотани, не только его, но и такого специалиста по России, как начальник советской секции 2-го отдела японского Генштаба полковника Касахара.

Оценивая имеющиеся японские материалы, можно сделать следующие выводы.

Во-первых, «документ Арао», посланный Ежовым Ворошилову, надо признать провокационным. Эта дезинформация была тем или иным путем подброшена советским органам японской разведкой, быть может, в кооперации с польской разведкой, а возможно, и немецкой.

Не исключено также, что этот документ был сфабрикован в НКВД с прямой провокационной целью или что так называемый тайный посланец, если он так объявил себя в Варшаве, в действительности являлся агентом НКВД.

Во-вторых, несмотря на сомнительную ценность в качестве свидетельства против Тухачевского, «документ Арао», дошедший до Ежова, Ворошилова и, вероятно, до Сталина, мог всё же ими браться в расчет и сыграть в условиях апреля — мая 1937 года определенную роль в формировании обвинения против Тухачевского.

Вместе с тем, видимо, именно неправдоподобностью этого документа надо объяснить тот факт, что на следствии вопрос о «тайном посланце Тухачевского» и о связях его с японской разведкой вообще никак не допрашивался. В деле нет ни самого документа, ни его копии. Никакой оперативной разработки вокруг этого перехваченного японского документа не проводилось; его использовали против Тухачевского в том виде, в каком он оказался в руках работника НКВД…

Председатель комиссии Н. Шверник

Члены комиссии А. Шелепин, З. Сердюк, Н. Миронов, Р. Руденко, В. Семичастный

Опубликовано: Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 4–113; Военно-исторический архив. 1998. Вып. 2. С. 3–81.

Такаги Хидэто. Изд. Гогацу Себо, январь 1952

Название оригинала этой книги — «Тетрадь, найденная в Сунчоне». Ее содержание в основном описывает политику и общество Японии во время поражения в войне и после войны. Остается только удивляться, что настолько жизненную повесть о Японии написали за рубежом.

Эта книга воистину заслуживает высших баллов по части любимых японцами героичности и нервного напряжения. Стоит только заглянуть в «Тетрадь», а там — рассказ о Токийской розе и тайнах плана атомной бомбардировки «Серебряное блюдо», рассказы о кимотори, о планах высадки в Японии «Олимпик» и «Коронет», о поднявшейся в Генштабе суете при вступлении Союза в войну, о мятеже во дворце и о параде самоубийств на придворцовой площади, и так далее. Они идут один за другим, и думаешь, как было бы интересно сделать из этого фильм!

Однако, что ни говори, центральная тема рассказа — правда о закулисье времени поражения в войне; о двух течениях в армейской среде; о том, как после войны военная хунта нырнула в подполье и как она опять подняла голову; о том, как подготавливался «резервный полицейский отряд» и другие меры по восстановлению армии; о том, какую тайную роль сыграло это в Корейской войне; о том, как замышляется война за мировое господство. Всё это ярко изобличено. Думаю, что не найдется ни одного японца, пережившего те ужасные сражения и атомные бомбардировки, кто прочтет эту книгу и не почувствует беспокойство, смутный страх за будущее Японии.

Однако в то же время это и произведение, рассчитанное на массового читателя, не теряющее луч надежды посреди ужасной темноты и холода. В нем — жутко интересная история о противостоянии на киностудии Тохо и история о том, как главарь хунты, переодетый гадателем, возвещает «знаки тайке — знаки неотвратимой беды». Отдельно стоят описания действий партизанского отряда Народной армии, центральным героем которого выведена кореянка нового типа Октан, и в особенности финальная сцена у костра в ночном лагере наверняка потрясут людей надеждой на мир.

В Японии в последнее время популярны так называемые «произведения с настоящими именами». Это произведение как раз из таких. Все его герои — реальные люди Японии, Кореи и других мест. И все сюжеты в нем построены в реальном времени и месте, на реальных событиях. Поэтому для нас, японцев, здесь есть особая привлекательность и интересность. Когда это произведение появилось в начале журнала «Новый мир» (советский литературный журнал) весной прошлого года, оно сразу же стало известным и журнал был быстро раскуплен. Советская критика особо хвалила то, что было проведено кропотливое исследование правды. (Однако похоже, что не обошлось и без ошибок, потому что настоящих имен слишком много. Думается, что описанный там район Васиномия в округе Сугинами — это Сагиномия, а генерал-лейтенант Ивахата — это Ивагуро.) Но вообще же там много имен, которых я, переводчик, не знаю, и наверняка у меня есть ошибки в переводе.