Солдаты рассеялись по склону, короткими перебежками перемещаясь от укрытия к укрытию. Очень даже профессионально. Ворон уперся локтями и поднял винтовку. Ветра почти нет. В такой день он попадет в человека с пятисот ярдов в десяти случаях из десяти.

– Поцелуйте себя в зад на прощанье, – пробормотал он.

Ему показалось, что он перебил половину, прежде чем они подошли достаточно близко, чтобы бросить парализующую гранату.

Лорд Эрик был хорошо сложенным мужчиной, высоким и грациозным. Он был приятен лицом, держался непринужденно и властно. Рубашка на нем была из тончайшего шелка, запястья прикрывали кружевные манжеты.

– Леди Энн, – произнес он.

– Лорд Эрик.

– Я прибыл, чтобы вернуть вас домой, к вашему положению в обществе: к вашим землям, многочисленным угодьям и возможностям. А также в постель любящего мужа. – Его колесница остановилась в снегу у них за спиной – он явился не раньше, чем была сделана вся грязная работа.

– Вы больше мне не муж. Я связала свою судьбу с мужчиной лучше вас.

– С этим цыганом? – Он дал себе труд бросить на Ворона самый быстрый и уничижительный взгляд. – Он самый обычный вор, не стоящий ни той веревки, на которой следует его повесить, ни дров, чтобы сжечь его, или воды, чтобы его утопить, ни земли, чтобы его погрести. Однако он вольно обошелся с одной мелочью, распоряжаться которой имею право я, и только я. Я говорю о вашей чести. Следовательно, он должен умереть. Он должен умереть, а вы должны подчиниться и быть послушной моей руке, как мой сокол, моя гончая или мой конь.

Она плюнула ему под ноги.

– Чтоб ты дерьмом подавился!

Холеное лица лорда Эрика побелело. Он занес кулак, чтобы ударить ее.

Руки Ворона были скручены за спиной, и он не мог высвободить их. Поэтому он неожиданно рванулся вперед, застигнув своих захватчиков и лорда Эрика врасплох, и принял удар на себя. Было чертовски больно, но он не подал виду. С самой широкой, самой нехорошей улыбкой, какую сумел выдавить из себя, он сказал:

– Видишь, между мной и тобой есть разница. Ты не можешь удержаться от того, чтобы не бить ее. Я могу.

– Ты так считаешь? – Лорд Эрик сделал знак – и один из его воинов протянул ему пару серых перчаток из тончайшей испанской лайки. – Я возвысил смертную до себя. Четыре сотни лет была она моей супругой. Но теперь все кончено.

Первый раз за все время в глазах Энни отразился страх, хотя никто из знавших ее не так близко, как Ворон, ничего не заметил бы.

Тигриная клетка была установлена на невысоком помосте в большом овальном зале. Ворон был прекрасно знаком с тигриными клетками, но никогда не думал, что в итоге окажется в одной из них. В особенности в разгар чужого пиршества.

Тем более на поминках Энни.

Гостиная была полна демиургов, легкомысленного смеха, кокаина и джина. Старый Тескатлипока, который когда-то был Ворону как отец, увидев его, сморщился и покачал головой. Теперь Ворон сожалел, что вообще связался с испанцами, хотя тогда мысль казалась весьма разумной.

Боги и божки курсировали по залу с коктейлями в руках, одинокие и холодные, словно планеты, в том числе леди Дейл, которая одной рукой даровала богатства, а другой – метала молнии и имела зуб на Ворона за то, что тот украл ее прялку; лорд Обри, дававший короткую и счастливую жизнь, который ненавидел его из-за одного своего друга; огненная леди Сифф – ее благосклонностью он однажды пренебрег; и преподобный Венсди, сам древний отец-смерть, в пасторском воротнике, каменеющий от негодования из-за дерзостей Ворона.

В этом зале у него не было союзников.

Вдалеке стоял лорд Талиесин, демиург музыки, и только он, вероятно, ощущая себя чужим в этом блистательном собрании, не окатывал Ворона волнами злобы. Ворон решил: это потому, что Тал так и не узнал правды о той истории на Крите.

Еще он решил, что должен быть какой-то способ обернуть все себе на пользу.

– Каждый раз, когда я прохожу мимо, ты отворачиваешься, – сказал лорд Талиесин. – Однако я не знаю никакой обиды, которую ты причинил бы мне или я тебе.

– Просто хотел привлечь твое внимание, – сказал Ворон. – Чтобы остальные ничего не заподозрили. – Брови у него сердито сошлись к переносице, зато речь была мягкой и любезной. – Я размышлял о том, как вдруг оказался здесь. Я хочу сказать, что вот вы, ребята, просто существуете, вы часть естественного порядка вещей. Мы же, архетипы, созданы многими годами баек у костра и желанных выдумок. Нас исторгает коллективное бессознательное. И мне интересно, что произойдет, если кто-нибудь, у кого имеется доступ к бессознательному, – ты, например, – подкинет пару песенок туда или сюда.

– Что ж, это вполне возможно. Хотя результат неизвестен. Но чего ради?

– Что скажешь насчет сердца твоего брата в коробочке?

Лорд Талиесин вежливо улыбнулся.

– Возможно, мы с Эриком не всегда сходимся во мнениях, но не могу сказать, что ненавижу его настолько, чтобы желать физической вселенной лишиться вдруг своих обитателей.

– Речь не о нем. О другом твоем брате.

Тал невольно обернулся через плечо на далекие горы, где лежала маленькая темная фигура, терзаемая стервятниками. Дом был выстроен здесь с тем расчетом, чтобы этот вид постоянно мозолил глаза.

– Если бы это было возможно, неужели, ты полагаешь, я бы не рискнул?

Он явно хотел сказать: «Как ты преуспеешь там, где не преуспел я?»

– Я же пройдоха, помнишь? Я джокер в колоде, непредсказуемый элемент, неожидаемое событие. Я кусачая муха под седлом. Я лед на уплотнительных кольцах. Я единственный, кто сможет сделать это для тебя.

Лорд Талиесин проговорил – совсем тихо:

– Какие гарантии ты хочешь?

– Твоего слова, приятель, мне довольно. Только не забудь плюнуть мне в лицо, когда будешь отходить. Так будет лучше.

– Развлекайтесь, – сказал лорд Эрик и вышел из зала.

Люди Эрика взялись за Ворона. Они сломали ему ребра и разбили лицо. Пару раз им приходилось останавливаться, чтобы отдышаться, – трудились они на совесть. Он должен это признать: вкладывали в дело всю душу. Однако подобное развлечение, как и сам Ворон, было слишком грубым для собравшейся публики. Задолго до того как все кончилось, большинство зрителей разошлись, заскучав или питая отвращение к зрелищу.

Наконец он застонал и умер.

Но что такая мелочь, как смерть, такому, как Ворон? Он же архетип – вселенная требует его существования. Убей его здесь и сейчас, так он возродится там и тогда. Пройдет немного времени, и он снова воспрянет и появится.

Но не Энни.

Она – нет, в этом и заключалось самое худшее. Энни была мертва, и все шансы за то, что она уже никогда не вернется.

Среди двух десятков придушенных смогом городов единственной неподвижной точкой был глаз Ворона. Он откинулся назад в седле своего «харлея» и скрестил руки на груди, с невероятным упорством буравя взглядом одну дверь. Удивительно, как его взгляд еще не прожег дыру в этой двери.