— Не забывайте, что я обеспечиваю протекцию вашей семье лишь до тех пор, пока вы показываете удовлетворительный результат в рамках своей работы. Я, конечно, понимаю, столь юной деве, как вы, события последних дней могли изрядно вскружить голову, но спуститесь с небес на землю, — могучие руки мужчины обрушились на плечи Брони тяжким грузом. — У моего лояльного и доброжелательного отношения есть определённые границы.

— У всего на свете есть определённые границы, кроме вселенной и человеческой глупости, — вздохнула некромагичка. — Хотя, насчёт вселенной я не уверена. И всё же… неужели вы так не уверены в том, что удастся доказать измену Сковронских, если нанести удар сейчас? Вы будете намного лучше смотреться в глазах ЕССР, если проявите заботу о простом рабочем классе.

— Даже если бы я хотел, раньше чем через пару недель атаковать не смог бы, — голос Маллоя-старшего стал мягким, вкрадчивым. — Такие люди, как я, обладающие столь большой властью, постоянно находятся в поле зрения других мастодонтов. Каждый раз, когда я совершаю слишком резкие телодвижения, воды политической жизни в Богемии становятся мутными. А зачем мне так рисковать? Ради чего? — мужчина выдержал красноречивую паузу. — В ЕССР никого не волнует жизнь человека, не владеющего навыком некромагии. Вся их забота о “рабочем классе” лишь бравада, чтобы потеснить с пьедестала дворян и заменить их членами компартии. Им будет достаточно услышать от меня заверения, что я искренне старался успеть как можно быстрей. Не сомневайтесь, слечна Глашек, моя спешка приведёт к куда большему количеству жертв, нежели промедление.

Броня молчала. Она вновь ощутила себя совсем, как пару часов назад, во время того неудачного разговора с Фортуной. Реальность от души замахнулась и нанесла удар, но не смогла нанести никакого видимого ущерба. Вместо боли разочарования девушка ощущала лишь пьянящее чувство свободы и ясности.

Пан Маллой отлично знал, что двух недель опытному палачу более, чем достаточно, чтобы создать высоконасыщенный прах. Разумеется, людей Сковронские набрали куда как больше, чем эти самые палачи смогут полноценно обработать. Многих спасут. Изувеченных физически великодушно исцелят, но никого не волнует судьба тех, кто искалечен морально.

Пан ректор озвучил лишь половину правды. Не станет же он, на самом деле, говорить вслух о том, что надеется под шумок прикарманить немного нелегального высоконасыщенного праха. Богатые рода не были бы настолько богатыми, если бы не умели находить выгоду во всём.

— Прошу прощения… мне дурно… — пробормотала некромагичка, отодвигая от себя подальше уже опустевшую чашку. — Мне необходимо выйти.

— Тошнит от политики? — мужчина неспешно убрал руки с плеч своей гостьи и взялся за спинку её стула, дабы помочь студентке покинуть её место за столом. — Мне знакомо это чувство. Не беспокойтесь: со временем вы привыкнете.

— Я не хочу привыкать, — ответ прозвучал весьма резко.

Однако, Броня в этот момент не была похожа на огрызающегося подростка: с интонациями, которые выбрала девушка, обычно говорят люди, твёрдо осознавшие, каким будет их дальнейший жизненный путь.

Даже если путь этот будет весьма коротким.

— Тогда вы либо умрёте, либо сойдёте с ума, слечна Глашек, — не стал спорить со студенткой пан Маллой. — Думаю, вам стоит подумать над этим и принять взвешенное решение.

— Тут нечего думать, — девушка поднялась с места. — Я сделала свой выбор.

— Вот как? — усмехнулся ректор. — Что ж, тогда не привыкайте.

— Вы довольно легко согласились, — подняла бровь Броня.

— Помнится, я уже упоминал об особенностях женского взгляда на мир, — хмыкнул мужчина, поднимая со стола поллитровую бутылку с минералкой. Пластиковая тара в руках столь старомодного джентльмена смотрелась крайне чужеродно. — Мне не понятно, что происходит в головах у представительниц слабого пола. Однако прекрасную половину человечества называют прекрасной не только за внешнюю красоту, но и за то, сколь мягки ваши сердца. Мир стал бы намного хуже, если бы нечем было компенсировать мужскую жёсткость.

— Тем не менее, вы всё равно не приложите больше усилий, чтобы спасти тех несчастных, что попали под горячую руку Сковронским? — нахмурилась студентка.

— Тем не менее, — кивнул Маллой-старший, отвлекаясь на то, чтобы наполнить стакан игристой шипящей прозрачной жидкостью. — Сколь ни был прекрасен женский взгляд, он не учитывает великое множество деталей. Для того и нужны мужчины с их жёсткостью. Лишь вместе мы можем создать гармоничное общество.

— Забавно, что вам кажется, будто бы я недостаточно жестока, пан ректор, — не удержалась от усмешки девушка.

— Не выдавайте желаемое за действительное, слечна Глашек, — хмыкнул мужчина. — Будь вы достаточно жестоки, вас бы не беспокоило несовершенство этой вселенной.

4.

Семеро решили посмеяться над Броней.

Действительно, что им мольбы какой-то иномирянки, решившей, что она имеет право решать, как им, богам, строить их собственный мир. Неравенство людей лежало в самой основе форгерийской морали. Плоть слабого была пищей сильного. И не только плоть. В самом прямом из возможных смыслов: некромаги, стоящие на вершине пищевой цепочки, буквально сжирают души челяди ради самой возможности творить заклинания.

Это первооснова. Это нельзя изменить. Это бытие, формирующее сознание живущих здесь людей. Оно выстраивает по кирпичикам мировоззрение коренных форгерийцев, а затем берёт лом и с громким хохотом лупит по жизненным ценностям и приоритетам попаданцев, чьи принципы и взгляды на жизнь были сформированы иной жизнью.

Вот только в случае с Броней у бытия ничего не получилось. Девушка уже прожила тридцать лет в мире, пытавшемся её сломать, а потому она не испытывала никакого особенного дискомфорта от чувства собственной отчуждённости. Попаданка никогда не была полноценной частью общества, а потому и не стремилась этого изменить. Ей было плевать на отсутствие друзей, на чужое неодобрение.

Нет, не плевать. Всё было куда как серьёзней. Некромагичка просто не желала видеть в своём личном пространстве других людей. Не важно кого: родителей, брата… Илегу. Они вносят сумятицу, каждый раз нанося удар по внутренней гармонии синеглазки, больше всего на свете желавшей лишь того, чтобы её не трогали.

Никогда.

Но ведь не получается. Не выходит. Приходится смириться с диктатурой общественного договора, с необходимостью терпеть чужое присутствие ради тех плюшек, что оно даёт. Это работа. Всего лишь работа. От неё, конечно же, можно отказаться, но тогда качество жизни неминуемо упадёт.

Либо ты выполняешь должностные обязанности “гражданина”, либо лишаешься базовых прав на свободу, имущество и жизнь. Выбирай.

И Броня выбрала.

Вот только тот факт, что девушка работала на общество Форгерии, отнюдь не означает, что она разделяла его ценности. Попаданка терпеть не могла несправедливость. Точнее то, что она считала несправедливостью в рамках своей собственной, весьма плохо соотносившейся с окружающей действительностью, системы координат. И это не гипербола, не речевой оборот для красного словца. Броня, действительно, не могла терпеть несправедливость.