– Я думал, вы будете сердиться на меня.

– Конечно же нет, Гидеон. Ты ребенок и изранен судьбой. Ты должен также понять, что необходимые вещи далеко не всегда легко выполнимы. Будь так, тогда не было бы никакого различия между людьми воли и слабыми духом. Я всегда верил, что ты относишься к первым, и никакие воображаемые поражения не могут разуверить меня в этом убеждении. У тебя всегда была пылкая душа, твердо стремящаяся к цели. Твоя мать может сейчас это видеть, ты знаешь. – Преподобный коснулся руки Гидеона. – А теперь вопрос в том, готов ли ты по-прежнему помочь мне.

– Конечно. Всегда.

– Хороший мальчик. Хорошо. Может, будет немного больно… – Поднявшись, преподобный выдернул иголку капельницы из руки Гидеона.

– Ой!

– Я хочу, чтобы ты оделся и пошел со мной.

– Но врач…

– Кому ты больше веришь, врачу или мне?

Брови священника взлетели вверх, и оба сцепились взглядами – один непоколебим и тверд, другой явно напуган.

– Моя одежда в шкафу.

Священник подошел к стене, нашел одежду. Возле кровати он одарил Гидеона первой настоящей улыбкой, какую тот до сих пор видел.

– А теперь пошли. Быстро.

– Да, сэр.

Гидеон неловко сполз с кровати. Он был еще слаб. Болела грудь. С трудом просунул одну ногу в штанину, потом другую. А когда выпрямился, увидел на священнике кровь.

– У вас кровь идет, на шее. – Показал на шею преподобного, а когда тот прикоснулся к ней, пальцы вернулись красными. Гидеон увидел, что воротничок тоже в крови и что поперек шеи сбоку простерлась багровая ссадина. Абсолютно все казалось каким-то неправильным: священник в красной фланелевой рубахе и с кровью на шее, то, как он выдернул иголку и отправил отца выпивать…

– Где это вы так поранились?

– Все как я тебе и говорил, сынок. – Священник бросил мальчику рубашку. – Необходимые вещи далеко не всегда легко выполнимы.

* * *

И после этого оставалось чувство, что всё не так. То, как он осмотрел Гидеона с ног до головы, как осторожно выглянул в коридор и как старался говорить потише.

– Голова не кружится? Идти можешь?

– Да, сэр.

– Тогда иди как обычно. Если кто-то с тобой заговорит, я сам отвечу.

Гидеон двинулся вслед за ним из палаты, низко опустив голову. Он знал, что это неправильно – то, что они делают. Врач все объяснил предельно четко и ясно: «Неделя как минимум. Швы у тебя в груди совсем тоненькие. Не хватало еще, чтобы они разошлись».

– По-моему, у меня кровь пошла.

В лифте они были одни; преподобный Блэк нетерпеливо следил, как цифры этажей на светящейся панели сменяют друг друга.

– Сильно?

– Да вроде терпимо.

Но он даже не посмотрел. Они успели спуститься с пятого этажа на второй, где лифт остановился и вошла какая-то медсестра. Поглядела на Гидеона, а потом на ссадину на шее у преподобного. Открыла была рот, но преподобный Блэк тут же ее перебил:

– На что это вы так смотрите?

Медсестра закрыла рот; уставилась прямо перед собой.

За пределами лифта на них тоже удивленно поглядывали, но никто их не остановил. Прошли через приемный покой и стеклянные двери. На переполненной парковке Гидеон уже откровенно преодолевал себя, поскольку преподобный прибавил шагу. От слабости подкашивались ноги. Солнце светило слишком ярко.

– Это же не ваша машина.

– Зато на ходу.

Гидеон нерешительно замешкался. Ему уже приходилось бывать в машине священника – сверкающем глянцевой краской минивэне с крестами на номерных знаках. Эта же была маленькой, грязной и местами проржавела насквозь.

– Давай-ка тебя устроим. – Преподобный Блэк затолкал Гидеона в машину, застегнул на нем ремень, сам пролез за руль.

Мальчик наморщил нос.

– Чем это тут так странно пахнет?

– Может, помолчишь немножко, пока мы едем?

Преподобный повернул ключ и повез их через город, а потом вообще куда-то в жопу мира. На ходу он что-то насвистывал сквозь зубы, и поначалу Гидеон подумал, что они едут к его белой церкви, стоящей на своем убогом участке. Эта мысль немного его успокоила, поскольку в этой церкви он всегда чувствовал себя уютно и безопасно. Ему нравились гимны и свечи, деревянные стены и бархатные пуфики. Церквушка была совсем крошечная, но Гидеон всегда ощущал исходящее от нее тепло. Голос у священника был глубокий, а его жена напоминала типичную добрую бабушку, какой ее все всегда представляют. Элизабет часто возила его туда на воскресную службу. Сама не заходила, но всегда дожидалась, пока он не выйдет, и это тоже всегда было чем-то особенным. Но поворот к церкви они проскочили. Мальчик смотрел, как она скрывается позади, а священник поехал по дороге, идущей по склону холма, которая спадала в сумрачную прохладную тень, что так часто лежала над домом Гидеона.

– Мы едем ко мне домой?

– Мне нужна совершенно особенная услуга. Сделаешь, сынок? Окажешь мне особенную услугу?

– Да, сэр.

– Никогда в тебе не сомневался. Ни разу.

Преподобный подкатил к крыльцу, распахнул входную дверь. Все его движения казались какими-то поспешными и суетливыми. Разок споткнулся на крыльце. Шарил вокруг взглядом, раскраснелся. Воздух внутри был спертым, все занавески задернуты. Он отвел Гидеона к дивану, усадил.

– Эта услуга… Тебе нужно быть смышленым и сделать все как надо. – Преподобный впихнул в руки Гидеона телефон. – Позвони ей. Скажи, что хочешь с ней повидаться.

Гидеон ощутил, как неправильность распухает, на глазах увеличивается в размерах: это неприкрытое нетерпение и пересохшие губы, эта внезапная неистовая напряженность…

– Не понимаю… Позвонить кому?

– Да Элизабет же! – Священник выхватил телефон из пальцев Гидеона и набрал номер. – Скажи, что вам нужно повидаться. Скажи, чтобы срочно приехала.

– Зачем?

– Скажи, что очень соскучился.

Не сводя глаза с преподобного Блэка, Гидеон стал ждать, когда Элизабет снимет трубку. Выслушал пять гудков, а потом сказал то, что было велено сказать. После его слов в трубке наступило молчание; тогда он нерешительно добавил:

– Я просто соскучился, вот и всё.

Послушал еще десять секунд, а когда она повесила трубку, это тоже показалось частью общей неправильности. То, почему он сейчас у себя дома. Почему звонил ей.

– Ну, что она сказала?

Нетерпеливые пальцы выхватили телефон, и Гидеон почувствовал странное сожаление.

– Сказала, что мне нельзя было уходить из больницы.

– А что насчет всего остального?