— Салом, Родион Иванович! Почему вы в Душанбе?

— Добрый вечер, Султон Салимович! Хотя он и не очень добрый. Нет теперь трассы. Как я понял, мост взорвали. Ваша область теперь отрезана от столицы. Я догадываюсь, почему…

— Что вы? Не может быть! Я тут с мероприятиями совсем забегался.

— Может. Мы до зеравшанского моста доехали и вернулись. Так что, наверное, не судьба быть на свадьбе. Молодых поздравляйте. Я им компьютер дарю. Что за подарок передал Абдулло Рахимович — не знаю, но и от него поздравляйте.

— Это плохо. Давайте поезжайте к нам через Ташкент. В аэропорту сядете на такси и через три часа у нас. Завтра к обеду будете.

— Сложно очень. Да и намотались мы. Извините, но не по своей воле. Так что еще раз поздравляю вас, Таню и молодых. Бог даст — еще не раз увидимся. Приезжайте ко мне в Москву. Мы с Оксой за молодых завтра выпьем.

Султон опять начал придумывать полуфантастические способы приезда на свадьбу, но Родик уже слушал его вполуха. Он для себя решил, что свою миссию выполнил целиком.

На следующий день Родик проснулся поздно. Вероятно, сказалась дорожная усталость. Оксы рядом не было. Она, судя по звукам, готовила на кухне завтрак.

Лежа в постели, Родик думал о том, чем можно себя занять в выходные дни. Раньше такие мысли ему в голову не приходили. Культурная жизнь, общение с застольями и пикниками били в Душанбе неиссякаемым ключом. Выбор был столь большим, что все время приходилось чем-то поступаться. В послевоенном Душанбе все стало иначе. Культурная жизнь замерла, интеллигенция убежала, и застолья потеряли интеллектуальный смысл, превратившись в простое поглощение пищи. Даже в ресторан идти не хотелось, поскольку там главенствовали мужчины в камуфляже и с автоматами. Нельзя сказать, что они вели себя агрессивно. Просто они попали в рестораны совсем недавно и, запугав персонал, быстро превратили их в привычные им кишлачные чойхоны. Гулять, как выражались при социализме, по городу-саду было не только опасно, но и не очень приятно. Парки, площади и набережные находились в неописуемо запущенном состоянии. Иными словами, город перестал существовать или находился в состоянии клинической смерти, когда нужна срочная реанимация.

Такая простая мысль поразила Родика. Он вдруг понял, что город — это не дома, не улицы, не парки. Это живой организм, кровь которого — люди. Организм умирает от на первый взгляд незначительного изменения состава крови. Город — аналогично. Душанбе покинули всего пять-шесть процентов жителей, но тех, без которых он стал мертвым скоплением построек. В них, конечно, существуют жители, но основным занятием их является отправление физиологических потребностей. Они как плазма крови, от которой мало что зависит в организме. Ее легко без вреда, а то и с незначительной пользой заменить. Так и этих людей, но город от их замены не оживет. Возможно, что реанимировать его вообще не удастся. Как не удалось реанимировать крупнейшие цивилизации, погибшие по той же причине. На руинах этих цивилизаций возникли другие… Вопрос — цивилизации ли? С чем сравнивать? Какие ценности безвозвратно утрачены? Каковы критерии? Ответы на все эти вопросы относительны и зависят от степени развития отвечающего, его потребностей, воспитания. Получалось, что понятие прогресса и регресса относительны. «Что для русского хорошо, то для немца — смерть», — вспомнил Родик известную пословицу.

Философские размышления прервала Окса. Зайдя в спальню, она присела на край кровати и, взлохматив Родику волосы, потребовала:

— Вставай, завтрак готов.

Он приобнял ее за талию и увлек в постель. Окса, слабо сопротивляясь, неуверенно сказала:

— Все остынет.

— Пусть, — отозвался Родик, расстегивая ее халат. — У нас редкая возможность. Будем два дня заниматься сексом. Давно такого не было.

В понедельник утром Родик, снедаемый нетерпением, позвонил председателю банка. Его на месте не оказалось. Тогда он связался с начальником кредитного отдела. Тот сообщил, что в пятницу был кредитный комитет и все в порядке. Обрадовавшись, Родик поспешил в банк, надеясь ускорить получение денег. Паркуясь, он заметил Председателя. Тот, судя по всему, только что подъехал. После обмена приветствиями Родик, будучи уверен, что все проблемы позади, спросил:

— Когда можно получить деньги?

— Боюсь, что не скоро… Или вообще никогда.

— Это шутка? — опешил Родик. — Кредитный комитет принял положительное решение. Я звонил, узнавал. Наши договоренности…

— Я только из Совмина. Все внутренние операции с рублями приказано прекратить. Деньги зачислить на корсчета и заморозить. Мы с вами опоздали на один день. Большего сказать, Родион Иванович, не могу. Просто не владею ситуацией. Готовится какое-то постановление или решение о рублевой зоне СНГ.

— Как долго будет такая неопределенность?

— Не знаю. Полагаю, что в вашем случае это не имеет значения. У вас в запасе всего неделя. Маловероятно, что так быстро что-то изменится. После тридцатого наши рубли потеряют для вас смысл, хотя решать вам. Я от своих обязательств не отказываюсь.

— Пропустить деньги сегодняшним утром не получится?

— Слишком большая сумма. По мелочи я это сделаю. В пятницу еще несколько решений вынесено. Там социальные программы и очень небольшие деньги, до десяти миллионов. Вас это не устроит. Да и у вас кредит, а не линия. Ничего не могу сделать, извините. Хотите, поднимайтесь ко мне — попьем чай.

— Спасибо. Мне надо без чая переварить случившееся. Если вдруг что-то изменится — известите меня. Я готов удвоить нашу договоренность.

— Хоп. Однако вряд ли что-то отменится. Хотя… Не говори хоп, пока не перешел арык. Сейчас указания только устные. Будем на связи.

— Спасибо. Я к вечеру перезвоню.

Родик в полностью растрепанных чувствах вернулся домой. Он никак не мог смириться с тем, что его огромные усилия завершились ничем лишь из-за того, что он где-то задержался на один день.

— В ванне, дурак, нежился. Грязь смывал. Тряпка. Философ. Идиот. Надо было жестко наседать на Абдулло Рахимовича, а не кататься с ним по области, переживая проблемы таджикского народа. Один день… — корил он себя, а ум, ища оправдание, подсказывал: — Не один день. Кредитный комитет каждый день не заседает. Все было предрешено, когда попросили гарантийное письмо. Его за день не сделаешь. Сумма огромная.

Терзания и поиски оправданий сменяли друг друга, не принося Родику облегчения. Небывалое возбуждение овладело им. Не в силах успокоиться, он метался по квартире.

Окса, видя его состояние, ушла на кухню и затихла.

Родик, не зная, что предпринять, схватил телефонную трубку и попытался дозвонится до Абдулло Рахимовича. В приемной ответили, что его нет. Он попросил позвать Нурмата, но и того не оказалось. Тогда он спросил номер телефона винзавода. Набрав этот номер, долго слушал длинные гудки. Звонить Султону было бессмысленно. Остальные знакомые помочь ничем не могли. Наверное, помочь не мог уже никто.