Покорность присуща от природы. Ум — самое сложное. Любопытство — самое опасное, но это проблема Ротфельда, а не моя.

И потом ниже:

Она готова. Прекрасное творение. Завтра Ротфельд уплывает в Нью-Йорк.

Она станет ему превосходной женой, если не уничтожит его раньше.

В вестибюле ничем не примечательного дома близ гудзонских доков Иегуда Шальман, запрокинув седую голову, с изумлением рассматривал ни на что не похожий металлический потолок.

Он находился сейчас всего в полумиле от Хестер-стрит, но дорога сюда заняла почти час. След петлял и заводил его то в безлюдные переулки, то вверх по пожарным лестницам на густоисхоженные крыши, а потом через деревянные мостки и снова вниз. В конце концов он оказался на Вашингтон-стрит, где обилие следов совсем сбило его с толку. Они перекрывали друг друга, и каждая лавка, каждый тупик манили и притягивали. Шальман несколько раз прошелся по улице и наконец выбрал самый свежий след, который и привел его в этот дом с ярко освещенным вестибюлем. Он вошел в подъезд, и некая сила заставила его поднять глаза кверху.

Он сам не знал, сколько времени простоял, задрав голову и придерживаясь рукой за стену. Сначала ему показалось, что это просто какой-то странный дефект здания — возможно, плитки на потолке начали плавиться и стекать вниз, — и только потом понял, что смотрит на произведение искусства.

И моментально, как это бывало и с остальными зрителями, все в этой чудной картине вдруг встало на место. Мир снова закрутился…

Сгущались сумерки. Он стоял на выжженной равнине, со всех сторон окруженной далекими горными пиками. Садящееся на западе солнце вытянуло его тень так, что она стала похожей на тонкий ствол, превратило руки в длинные узловатые ветви, а пальцы — в прутики. Прямо перед ним, в нагретой летним, солнцем долине, начали просыпаться ее извечные обитатели. Он моргнул — и вдруг на пустом месте вырос прекрасный дворец, сделанный из стекла; его шпили и башни сияли в последних золотых лучах заходящего солнца.

Что-то холодное и твердое ударило Шальмана по лицу. Оказалось — пол.

Он лежал как упал и пытался прийти в себя. Потом осторожно поднялся на четвереньки. Комната, к счастью, больше не кружилась. Шальман встал на ноги и, прикрывая глаза ладонью, чтобы больше не видеть потолка, вышел на крыльцо и опустился на ступеньку, потирая ушибленную щеку. Страх, который он испытал раньше, когда разговаривал с беременной женщиной, вернулся и стал еще сильнее, хотя сам он не мог объяснить себе, чего боится. Еще одна загадка.

Шальман постарался подавить тревогу и желание поскорее вернуться в приютный дом. Здесь он чувствовал себя совершенно беззащитным. Кто же такой тот, кого он ищет? Неужели этот таинственный Ахмад? Или это ангел смерти играет с ним в свою игру?

Боль в распухшей щеке постепенно затихала. Шальман заставил себя подняться со ступеньки и снова пошел по улице. След плясал и вился перед ним, маня к следующей встрече.

* * *

После часа ночи шить стало невмоготу. В голове у нее путались тревожные мысли, а пальцы стали неуклюжими, и вместо того, чтобы починить блузку, она проделала в ней новую дыру. Немногие полуночники, проходившие под ее окном, были либо пьяны, либо искали место, где можно справить нужду, и только усиливали ее беспокойство.

Записка Майкла лежала на столе, сильно помятая оттого, что в досаде она сжала ее в кулаке. Фразы в ней были холодными и официальными, совсем не в духе Майкла. На всю записку ни одного ласкового слова. Может, он что-то скрывает от нее? Она вспомнила их разговор о Джозефе Шале. Неужели у них с Майклом что-то произошло? Ах, как она ненавидела эти скупые слова на бумаге! Разве может она узнать правду, если его нет рядом?

Оставался только один способ успокоиться: самой отправиться в приютный дом. Муж, наверное, отругает ее за то, что она так поздно ходит одна, но можно объяснить: мол, она слишком волновалась за него, чтобы уснуть. Она накинула плащ, открыла дверь и быстро пошла по улицам, где время от времени ей навстречу попадались такие же неприкаянные души, мечтающие отыскать в ночи хоть какое-то облегчение.

В приютном доме было темно и тихо. Она немного постояла на тротуаре, прислушиваясь. Только двое из его обитателей беспокойно вертелись в полудреме, остальные глубоко погрузились в сновидения, в которых причудливо смешивались их дневные страхи и надежды. Она осторожно открыла дверь, чуть подтянув ту вверх, чтобы не скрипнула.

В кабинете Майкла горел свет. Женщина прокралась по коридору и заглянула в полуоткрытую дверь. Ее муж уснул прямо за столом, спрятав лицо в сгибе локтя. Рядом лежал раскрытый молитвенник. Майкла можно было принять за мертвого, если бы плечи слегка не шевелились в такт дыханию. Она подошла и присела на корточки. Почему от него так сильно пахнет алкоголем?

— Майкл, — позвала она шепотом. — Майкл, проснись.

Одна его рука дернулась, схватившись за воздух. Он замычал и поднял голову.

— Хава, — простонал он, еще не проснувшись, и вдруг напрягся, открыл глаза и посмотрел прямо на нее.

Ужас у него на лице, похожий на страх загнанного зверя, словно кулак, ударил ее прямо в грудь.

Майкл вскочил из-за стола, рассыпая книги и бумаги, и отступил назад. В его сознании она без труда разглядела кошмарный образ: гигантская женщина с тяжелым телом, грубым темным лицом и ледяными глазами. Это была она, отраженная в зеркале его страха.

Господи, что же случилось? Она потянулась к нему, и он отшатнулся, едва не упав.

— Не приближайся ко мне! — прошипел ее муж.

— Майкл, — начала она, но замолчала, не в силах продолжать.

Сколько раз она мысленно рисовала себе эту сцену, а сейчас оказалось, что все ее тщательно заготовленные объяснения и искренние извинения куда-то делись. Оставались только печаль и ужас.

— Скажи мне, что я все это выдумал! — крикнул Майкл. — Скажи, что я сошел с ума!

Нет, поняла она. Она больше не имеет права его обманывать. Но и сказать правду у нее не хватало сил. С трудом она выдавила из себя жалкие слова:

— Я никогда не хотела причинить тебе боль. Никогда.

Вспышка гнева заставила Майкла забыть о страхе. Она увидела, как ожесточилось его лицо и сжались кулаки.

Разумеется, на самом деле ей ничего не грозило: он был пьян и не привык к насилию. Но все ее чувства немедленно среагировали на агрессию. Окружающая реальность исчезла, и Голема вновь охватило уже знакомое пугающее спокойствие. Времени едва хватило на то, чтобы сквозь стиснутые зубы выдавить одно-единственное слово:

— Беги.

И он, охваченный новым приступом страха, выполнил этот приказ. Его торопливые шаги эхом отразились от стен вестибюля, и сразу же хлопнула, закрываясь, тяжелая входная дверь.

Дрожа, она стояла посреди кабинета и постепенно приходила в себя. Ей не раз случалось задумываться о том, станет ли ей легче, если правда выйдет наружу. Теперь она точно знала, что согласилась бы всю жизнь провести во лжи и напряжении, только бы не видеть, как Майкл убегает от нее. Наверное, следовало беспокоиться, не расскажет ли он кому-нибудь о том, что узнал, но сейчас это ее мало заботило. Пусть толпа уничтожит ее, если захочет. По крайней мере, так она избавится от дальнейших страданий.