Она оглядела кабинет и впервые заметила хаос, который в нем устроила: опрокинутый стул, рассыпанные по полу бумаги. Машинально она подняла стул и начала наводить порядок. Молитвенник, лежавший у локтя Майкла, оказался не книгой, а пачкой обгоревших листов, которые рассыпались по столу.

Вызывая демона, будь уверен в его природе…

Буква «хет» одна из самых сильных в алфавите и часто применяется неправильно…

Женщина нахмурилась. Чья это книга?

Она начала быстро переворачивать страницы, пробегая глазами подробнейшие инструкции и сложные схемы. Скоро ей стало ясно: это что-то вроде поваренной книги, в которой есть и списки ингредиентов, и точные указания, предупреждения о возможных ошибках и способы их исправить. Вот только вместо того, чтобы зажарить курицу или испечь пирог, ее читатель мог совершить невозможное — мог вмешаться в само Творение. Зачем Майкл это читал? Неужели это равви дал ему книгу?

Одна страница по краям была измазана глиной. Она внимательно прочитала ее, потом еще раз и еще. Дрожащей рукой перелистнула и прочитала то, что было написано на обороте:

Покорность. Любопытство. Ум. Добродетельное и скромное поведение…

Она станет ему превосходной женой, если не уничтожит его раньше.

И тут же в ее памяти возник Джозеф Шаль, сжимающий в руках коробки с булочками и улыбающийся загадочной улыбкой. «Я никогда не сомневался, что вы станете превосходной женой».

* * *

Махмуд Салех никак не мог уснуть, но совсем не по тем причинам, что обычно.

Прежде чем проскользнуть в жилище Джинна, он долго ждал в темноте, сжимая в потной руке нагревшийся ключ. И не потому, что чувствовал себя не вправе занять эту комнату — ведь Джинн сам отдал ему ключ, — он просто боялся, что его примут за вора. В конце концов он отыскал дверь и, неловко повозившись с замком, открыл ее. Даже в полной темноте комната производила впечатление давно брошенной, нежилой. Единственным светом, проникавшим сюда, было оранжевое зарево уличных фонарей, ничего не освещавшее. Вытянув перед собой руки, Салех прошел вперед, ожидая, что нащупает стол или стул, но наткнулся только на противоположную стену. На подоконнике нашлось несколько свечей, и он долго рылся в карманах в поисках спичек. При неровном свете фитилька скоро обнаружилось, что в комнате действительно нет никакой мебели, кроме письменного стола, шкафа и множества подушек на полу.

Из этих подушек, собрав их в кучу, Салех устроил себе что-то вроде матраса. Улегся — и чуть не заплакал от давно забытого ощущения комфорта. Утром он принесет сюда ведро воды и хорошенько помоется. А пока просто поспит.

По крайней мере, на это он надеялся. Но несколько часов спустя ему пришлось признать свое поражение. Комната победила его. В ней было слишком пусто и слишком тихо. Хотя на что он надеялся? На гарем, полный гурий и освещенный волшебной лампой? Даже в этой простой и опрятной комнате он чувствовал себя чужим, незваным гостем, обрывком мусора, случайно занесенным в окно на крыльях ветра. Нет, будь проклят этот Джинн, но Салех останется здесь и уснет!

В дверь кто-то постучал.

Салех замер в темноте. Гость? Так поздно? Что за жизнь вел бывший обитатель комнаты? Мороженщик затаил дыхание, мечтая только о полной тишине. Но стук повторился, а потом послышался и негромкий мужской голос. Сначала он говорил на языке, неизвестном Салеху, потом — на ломаном английском:

— Здравствуйте. Простите. — Пауза. — Ахмад?

Выругавшись про себя, Салех зажег свечу и приоткрыл дверь.

— Ахмада нет, — пробормотал он, в упор глядя на ботинки незнакомца.

Опять вопрос на странном языке, немного похожем на немецкий. Салех потряс головой и решил, что сделал достаточно. Пусть теперь этот человек сам разбирается со своими проблемами. Он попытался закрыть дверь.

Но не вышло — посетитель резко просунул ногу в щель.

Салех испуганно отпрянул. Мужчина буквально втолкнул его в комнату. Мороженщик зажмурил глаза и уже открыл рот, чтобы позвать на помощь, но тут холодная, сухая, как пергамент, рука схватила его за запястье, и внезапно он понял, что потерял голос.

Шальман уставился на оборванного бродягу, замершего перед ним со свечой в кулаке. Любопытно, подумал он. Этот человек принес к двери свечу, но на посетителя не посмотрел, а чтобы защититься, первым делом закрыл глаза. Он что, слепой? Или ненормальный?

— Кто ты такой? — спросил Шальман.

Оборванец открыл рот, подвигал губами, но все, что он собирался сказать, было заглушено высоким и тонким бессловесным визгом.

От злости Шальман скрипнул зубами. Он уже видел такое. Последних одержимых он встречал много лет назад в глухих прусских деревнях и в лесах Баварии. Этот случай был, вероятно, не очень тяжелым, раз человек мог разговаривать и самостоятельно действовать, но даже самый мелкий бесенок сулил множество неприятностей. При каждой возможности он будет стараться полностью завладеть вниманием Салеха, умоляя выпустить его на свободу. Шальману даже случалось видеть, как такой злокозненный дух душил своего хозяина его собственным языком, чтобы только вырваться на волю. Если он сейчас же не разберется с этой помехой, то не услышит ничего, кроме бессвязной чепухи.

Шальман взвесил шансы. Проще и быстрее всего было бы изгнать из оборванца беса, но процесс этот не назвать щадящим, и одержимый, несомненно, его запомнит. Тогда уже не получится выведать у него правду как бы между прочим, в спокойной беседе.

Но как же близка цель, близка, как никогда! И перед ним не искушенный раввин, а грязный бродяга, полусумасшедший, которому никто не поверит, если он вздумает рассказать правду. Неужели Шальман не может позволить себе такого маленького риска?

Он положил обе ладони на лицо мужчины и замер.

Махмуд Салех понимал только, что где-то рядом с ним кто-то пронзительно кричит.

Чья-то рука упорно пролезала внутрь его сознания, действуя на ощупь, пальцами раздвигая пласты разума и памяти. Сам Салех мог только стоять, словно окаменевший, и чувствовать, как осторожно, дюйм за дюймом, она проникает все глубже. Потом, замерев на мгновенье, пальцы в железном захвате сомкнулись вокруг чего-то крошечного, невидимого и дрожащего и медленно, словно верещащий корень мандрагоры, извлекли это наружу.

Ноги Салеха подгибались, ему хотелось упасть, но старческие руки с пергаментной кожей заставляли его стоять прямо. Чуть погодя хватка их немного ослабла, а сухие пальцы раздвинули ему веки.

Махмуд Салех смотрел прямо в человеческое лицо.

Мужчина был дряхл и тщедушен, старческие пигментные пятна покрывали его кожу, но глубоко посаженные глаза светились живостью и умом. На одной щеке незнакомца темнел большой синяк, а сам он недовольно и брезгливо хмурился, как хирург, по локоть погрузивший руку в чьи-то внутренности. Салех дрожал от страха в его хватке.

Кто ты? — спросил старик.