Лили повернула к ним счастливое заплаканное лицо и облегченно улыбнулась.

– О, спасибо тебе. Я буду рада проехаться на носилках. Я себя странновато чувствую.

– Это нормально, – сказал Антрес. – Когда нашим спутникам больно или страшно, это сказывается и на нас. С другой стороны, их радость мы чувствуем тоже – а радость они испытывают куда чаще. – Он наклонился и взъерошил загривок Баст, которая довольно заурчала.

Прежде чем Стая двинулась дальше, Лару вышел вперед и отрывисто гавкнул, привлекая внимание собак. Ник кивнул ему и подошел к Лили, которая удобно устроилась на носилках Антреса и Даниты, обнимая спящего щенка.

– Лили, принимаешь ли ты Дэша? Клянешься ли любить его и заботиться о нем, пока вас не разлучит смерть? – торжественно спросил ее Ник.

– О да! Да, клянусь!

– Да благословит Солнце ваш с Дэшем союз, – провозгласил Ник глубоким, полным радости голосом.

Лили ослепительно улыбнулась.

– Благодарю тебя, Жрец Солнца.

Лару поднял морду к небу и завыл, по традиции приветствуя новую связь человека и пса, и все собаки Стаи – даже малыши Марии, не считая детеныша росомахи, который продолжал жадно сосать молоко, подняли морды и подхватили вой своего Вожака, приветствуя Лили и ее драгоценного Дэша.

* * *

На ночь они разбили лагерь у ледяного водопада, где пополнили запасы воды, а Зора приготовила восхитительное кроличье рагу, приправленное трюфелями, которые отыскал чуткий нос Фалы. Ночь была холодной, и те, кто заступал на вахту поздно, закрыли свои шалаши полами плащей, чтобы защититься от пронизывающего ветра.

Антрес нырнул под складку, прикрывающую вход в шалаш, который он делил с Данитой и Баст. Он усмехнулся: Данита сонно потеснилась, освобождая ему место, и Баст, вынужденная перекатиться с нагретого местечка на холодную шкуру, недовольно засопела.

– Как малыш-росомаха? – спросила Данита, подавляя зевок.

– О’Брайен и Мария говорят, что замечательно. Мария утверждает, будто он уже потерял запах росомахи и пахнет собакой, чему она несказанно рада.

– Хорошо, что О’Брайен спас малыша. Хочется посмотреть, каким он вырастет.

– Мне тоже.

Антрес улегся рядом с ней, и Данита приподнялась на локте, глядя на него.

– Ты правда думаешь, что из него вырастет чудовище?

Антрес пожал плечами.

– Понятия не имею. Но я верю в дар Голубки передавать волю Богини.

– Ты что, ворчишь?

Антрес удивленно заморгал.

– Нет! Я просто мыслю практично. – Он улыбнулся. – Но этот детеныш и правда очень интересный.

– Удивительно похож на собачьего щенка, правда?

– Это ненадолго. Они растут быстрее щенят, и окрас у них сильно меняется. Я лишь надеюсь, что он усвоит собачье поведение.

– А я надеюсь, что нет, – твердо сказала Данита. – Я надеюсь, что он останется росомахой – нашей, Стайной росомахой. Как Баст. Она не похожа на других рысей, потому что не любит быть одна, но она все же настоящая рысь.

– Не считая одной этой детали, в остальном Баст настоящая рысь, – согласился Антрес.

– Тогда я хочу того же для детеныша О’Брайена. Это будет наша росомаха – и если ей придется проявить свирепость росомахи, она будет делать это, чтобы защитить Стаю.

Антрес пригладил ей волосы.

– Мне нравится, как ты мыслишь.

– Хорошо, потому что мне бы не хотелось меняться.

Антрес хохотнул.

– Не хотелось бы меняться? Ты меняешь всю свою жизнь этим путешествием и любовью к нам с Баст.

– Это другое. То, куда я иду и с кем я, изменилось, но я осталась прежней. А если и изменилась, то немного. – Она закусила губу, и Антрес понял, что она думает о нападении, которое действительно вызвало в ней перемены.

Он взял ее за руку.

– Теперь понимаю. И знай, что я люблю тебя именно такой, какая ты есть.

Данита вынырнула из мрачных воспоминаний и лукаво улыбнулась.

– Я знаю! И это одна из вещей, которые нравятся мне в тебе больше всего. – Она прильнула к Антресу и поцеловала его.

Антрес расслабился, наслаждаясь ее вкусом и ощущением ее тела рядом с собой. Он обнимал ее, но некрепко: месяцы, что они провели вместе, научили его, что, ограничивая свободу Даниты, он заставляет ее чувствовать себя в ловушке.

Он ожидал, что она прервет поцелуй, как это бывало раньше, и был к этому готов. Разумеется, он предпочел бы касаться ее и дальше – заниматься с ней любовью, – но он глубоко любил Даниту и понимал, что после нападения на нее прошло всего несколько месяцев. Чтобы приручить ее, требовались терпение и любовь, но это его не останавливало. Данита стоила всех усилий. И он был готов ждать столько, сколько потребуется, чтобы ее душа исцелилась.

Но она не прервала поцелуй. Ее руки скользнули по его плечам, и она удовлетворенно вздохнула, когда поцелуй стал глубже. Затем ладони Даниты робко коснулись его груди, которую она исследовала нежными, мягкими прикосновениями. Ее губы опустились ему на шею, повторяя путь ладоней, и у него вырвался стон удовольствия.

– Хорошо? – спросила она.

– Лучше, чем хорошо, – выдохнул он.

Она ухмыльнулась.

– Значит, я все делаю правильно!

– Ты не можешь делать неправильно. Это ведь мы. Ты можешь трогать меня где и как пожелаешь.

Ее улыбка стала шире.

– Теперь это звучит весело.

– Так и должно быть!

Она снова поцеловала его в шею, пробуя его кожу на вкус, и игриво прихватила зубами мочку уха.

Он рассмеялся и переместился так, что теперь она оказалась на спине, а он – над ней. Она потянулась к нему, притягивая к себе его губы, и Антрес страстно поцеловал ее, крепче сжимая в объятиях.

Данита застыла и, кажется, перестала дышать.

В ту же секунду Антрес отодвинулся, нежно коснувшись ее волос и лица.

– Все хорошо. Все хорошо. Это всего лишь я. Ты в безопасности. Со мной тебе ничего не грозит.

Данита села, дрожащей рукой вытирая с лица слезы. Обычно в такие моменты она, опустошенная и притихшая, засыпала, а утром снова становилась собой. Но на этот раз все было по-другому – она была другой.

– У меня есть идея, – сказала она.

– Слушаю…

– Мне нравится тебя целовать. Очень нравится, – сказала Данита.

– Мне тоже нравится тебя целовать. Очень.

– Но, когда ты надо мной, я пугаюсь, – продолжила она.

– Да. Прости. Я не хотел…

Она прижала палец к его губам.