Капеллан принцессы Диего Веласкуэзо тогда строго заметил, что требование венчаться немедленно — неслыханное нарушение всех обычаев, что подготовка к королевскому венчанию, достойному правящих домов Кастильи и Габсбургов, займет по меньшей мере неделю, что есть масса государственных формальностей, несоблюдение которых было бы крайне неприлично и вызвало бы пересуды во всей Европе.

И тогда невеста сделала нечто, что потрясло всех даже больше, чем поведение ее жениха. Почти срываясь в истерику и не сводя глаз с Филиппа, Хуана прокричала почтенному капеллану, чтобы тот венчал их немедленно, как приказано, а иначе она пойдет в опочивальню жениха без всякого венчания. И, при всех, прошептав: «Еl hermoso…»[197] — сама впилась в губы Филиппа в долгом блудном поцелуе. Все пораженно замерли. Парой, однако, они были изумительно красивой, это нельзя было не признать. Так начался их злополучный брак.

Потом доходили слухи, что Филипп обращается с Хуаной очень дурно, но подробности были или слишком противоречивы, или слишком отвратительны, чтобы им поверить. Да и что можно было поделать? От самой Хуаны известий не было, а вмешиваться в ее жизнь при дворе мужа родители не имели никакого права. Больше всего тревожили слухи, что дочь якобы забыла Бога, не бывает больше на мессах и исповедях. Они не могли в это поверить. Но потом из Брюсселя были отправлены обратно фрейлины-испанки, потом — послы и исповедник Хуаны. В конце концов при дворе Филиппа не осталось ни одного из ее испанских подданных. И у матери с отцом теперь совсем не было о дочери никаких известий.

Но вот теперь получалось так, что Хуана и Филипп оказались единственными наследниками кастильского престола и должны были принести присягу перед корте-сом как официальные принц и принцесса Астурийские[198]. И в 1502 году кортеж Филиппа и Хуаны пересек границу Кастильи.

Как ждали Фердинанд и Изабелла этой встречи с дочерью! И ждали, и страшились после всех доходивших до них слухов. Каким в реальности окажется их зять, нежданный наследник кастильской короны, о котором они слышали только плохое? Детей чета оставила в Брюсселе, а Хуана была беременна в четвертый раз. Изабелле и Фердинанду отчаянно хотелось наладить хорошие отношения с дочерью и зятем. Им хотелось, чтобы их королевство произвело на Филиппа и Хуану хорошее впечатление, поэтому в Толедо были сделаны все приготовления для самого пышного приема. И ради этого даже отменили траур по сыну.

Однако на пути в Толедо, в небольшой захолустной деревушке Филипп заболел ветряной оспой.

Фердинанд сразу понял обеспокоенный взгляд Изабеллы и поскакал туда с небольшой свитой. В крошечном замке местного аристократа царил запах сырых овечьих шкур, и здесь отец увидел свою дочь. Хуана стояла на лестнице и держала в руках какую-то ветошь. Она похудела и стала еще красивее. И словно не было этих шести лет разлуки: «Девочка моя!» — бросился он ей навстречу. Но она посмотрела на него очень странно, словно не видя. И повернулась, и пошла наверх по лестнице. Потом все же обернулась:

— Он болен. Мой муж очень болен. Это конец. Если он умрет, я не переживу.

Фердинанд вздохнул и вошел в комнату, где на грубых домотканых простынях лежал бледный Филипп. Да, плохо начинался этот его визит в Испанию. Он приподнялся на локтях и сдержанно кивнул Фердинанду. Тот ответил таким же сдержанным кивком.

— Я просил тебя принести чистую рубашку час назад! Боже, как бестолкова! — зарычал Филипп тут же на Хуану, и та с подобострастием бросилась выполнять его приказ.

Кровь бросилась Фердинанду в голову, и ему стоило огромного труда сдержаться и не стащить наглеца с постели, но король сдержался: зять был болен, он — гость, и теперь, вместе с Хуаной, единственный наследник престола. Поразило Фердинанда и то, что при дочери не было ни служанок, ни фрейлин, одна мужская прислуга.

Зять быстро поправлялся, и вскоре они уже торжественно въехали в Толедо. Изабелла не спускала с дочери глаз. Та обняла мать, и они уединились на целых полтора часа. О чем была их беседа, Изабелла никогда не рассказывала в подробностях, но после этого в ее глазах появилось какое-то затравленное выражение. Фердинанду она сказала только: «Все гораздо хуже, чем нам сообщали». Но пояснять ничего не стала. И хорошо, а то, вполне вероятно, отец мог бы не удержать себя в рамках приличий. После этого Фердинанд еще больше невзлюбил зятя.

Однако внешние приличия соблюдать следовало. И их соблюдали. Окрепший эрцгерцог принимал участие в турнирах, роскошных пирах, потешных баталиях «Взятие Гранады», оказался большим поклонником соколиной охоты и боя быков. Но по ночам, к вящему любопытству испанских придворных и слуг, из покоев четы раздавались то слишком громкие стоны любви, то крики, площадная ругань, падение предметов, хлопанье дверей и отчаянный женский вой.

Почти сразу же после принесения присяги кортесу, сославшись на неотложные дела, Филипп неожиданно покинул беременную жену и, несмотря на все ее униженные мольбы, отбыл со своими фламандцами в Брюссель. Да к тому же еще и через территорию Франции, где принял приглашение французского короля. Мало того, он потом несколько месяцев пировал в его луарском замке Блуа, словно издеваясь: ему прекрасно было известно о весьма осложненных отношениях Фердинанда и Людовика XII — короли находились в состоянии войны!

Вот тогда-то и начался для них с Изабеллой сущий ад. Подальше от людских глаз и языков они переехали с беременной Хуаной в крепость Аревало — туда, где когда-то окончила свои дни безумная мать Изабеллы. Обветшавший дворец ремонтировали, и им пришлось поселиться в той же самой крепости, под которой протекала река. Потом Фердинанд думал, что этого не следовало делать — может быть, это проклятое место и свело Хуану с ума окончательно.

Она бросала посудой в слуг, отказывалась от пищи, таскала за волосы служанок, кричала ему и матери, что ее муж Филипп ненавидит их и она тоже ненавидит их, ненавидит их дурацкие мрачные обычаи, их вытянутые лица, их тяжелые платья, их Инквизицию, их вечные мессы, молебны, исповеди и посты. Она кричала им, что хочет домой, к мужу, во Фландрию, где люди радуются жизни, а не вечно молятся, где едят жирную говядину, танцуют на ярмарках и пьют пиво даже женщины!

При воспоминании о женщинах Фландрии она часто переходила буквально на вой и кричала, что должна ехать немедленно, пока Филипп не пере…л всех фландрских потаскух! Потом она могла часами раскачиваться на стуле и выть. Живот ее все увеличивался, и родители молили Бога, чтобы хоть новорожденный отвлек Хуану от черных мыслей. Изабелла думала, что новый переезд поможет дочери отвлечься от черных мыслей, и они вместе переехали в Алкала де Хенарес, неподалеку от Мадрида.

Фердинанд, обеспокоенный агрессивным поведением Франции, отбыл с войском в Арагон и не знал, что пришлось пережить Изабелле в Алкала де Хенарес. Постаревшая сразу лет на десять, она проводила с Хуаной целые дни, стараясь урезонить, успокоить, помочь, и падала замертво после этих бесед, вконец измученная и опустошенная.