– Нашла?

– Да. Он был полумертвый от усталости и голода. Амит бродил по дорогам Индии, и в конце концов некая сила привела его на родину, в Хардвар. Думаю, он пострадал во время войны: был ранен или с ним что-то сделали. Кумари едва его узнала: какие-то лохмотья вместо одежды, спутанные волосы, длинная борода, багровые шрамы на теле.

– А он… узнал ее?

– Неизвестно. Он не сказал ни слова, но… заплакал. – Сделав паузу, Манджу покосилась на Ратну, а после продолжила: – Кумари заботится о нем, да и Анила тоже. Она считает Амита своим отцом. Когда она рядом с ним, Амиту лучше. Тогда нам кажется, будто он начинает что-то понимать. Поднимает голову и больше не смотрит в землю. Протягивает к дочери руки.

Ратна долго не могла прийти в себя. Беспорядочные мысли сменяли одна другую.

– Твой муж не против того, чтобы Амит жил с вами? – резковато спросила она.

– Это же его брат!

Они дошли до колодца и встали в очередь. Был тот ранний час, когда свет и тень кажутся живыми, а красота природы – молчаливой, нежной и юной.

Еще не все женщины проснулись, но многие уже вышли на улицу и болтали. Разговоры, как отметила Ратна, были все те же: о мужьях и детях, невестках и свекровях. О горестях и болезнях. О том, как сберечь лишнюю пайсу и не переплатить на рынке.

– Ты сама все увидишь, – печально промолвила Манджу. – Сейчас я наберу воды и пойдем обратно. Остальные, наверное, уже встали. Сегодня моя очередь идти к колодцу, а Кумари с Анилой готовят еду.

Ратна набрала полную грудь воздуха и долго не могла выдохнуть. Потом развязала уголок сари, достала любовно и бережно сшитую и вышитую повязку с амулетом, какие девушки и женщины носят на руке повыше локтя, и глухо произнесла: – Я не стану входить в ваш дом. Передай это украшение Аниле. Обещай пригласить меня на ее свадьбу. Я расскажу, как меня найти. А еще дай слово, что вы не станете неволить мою дочь и позволите выйти за того, кто ей понравится.

Три месяца спустя обитатели военного городка под Лакхнау были шокированы видом индийской женщины в цветном сари, уверенно идущей по улице и ведущей за руку ребенка. Обычно индийцы не смели переступать границ английского поселения.

Несмотря на то, что солнце уже клонилось к закату, знойный ветер метался по дороге, поднимая столбы пыли. Выползшие на веранды после целого дня заточения белые дамы вяло обмахивались веерами и вели такие же медленные, будто скованные жарой разговоры.

Когда индианка проходила мимо их домов, они вытягивали шеи и изумленно смотрели ей вслед, словно никогда не видели женщин в национальном наряде. Создавалось впечатление, что они позабыли о том, что живут в Индии.

Если Ратна спрашивала дорогу, они с неохотой отвечали ей, а после провожали женщину испуганным взглядом. Некоторые крестились. Шепот нарастал, словно шелест дождя. Но если прежде Патриция Блэйд, узнав об этом, сгорела бы от стыда, то теперь ей было все равно.

Индианка с ребенком остановилась возле ее дома. Женщина долго осматривалась, не решаясь войти, а потом наконец толкнула калитку.

Небольшой сад напоминал кусок пустыни: земля потрескалась и запеклась, пожухлые листья слабо трепетали на ветках. Ратна подумала, что, если бы ее попросили остаться, она возродила бы сад, но женщина знала, что никто ничего подобного ей не предложит.

На веранде появилась мать Джейсона. Увидев индианку, она бросилась к ней с таким выражением лица, какого Ратна никак не ожидала увидеть.

– Боже мой! Ты! И мой внук! Не знаешь ли ты что-либо о Джейсоне?!

Патриция шарила взглядом по лицу Ратны, словно надеясь увидеть на нем нечто обнадеживающее, но та лишь покачала головой.

– Входи, – пригласила свекровь, и индианка нерешительно переступила порог незнакомого жилища.

Точно так же, как Джейсон в свое время понял, что его жены нет в этом доме, Ратна сразу же осознала, что его давно тут не было.

– Садись. Вы, должно быть, устали и хотите есть? Чего желает Айрон? Молока, чая или сахарной воды? Сейчас я все приготовлю.

Малыш удивленно таращился на бабушку: люди, которых он привык видеть, выглядели совершенно иначе.

– Ничего не надо. – Ратна поразилась тому, насколько ей сложно подбирать английские слова. Она поймала себя на мысли, что разговаривает с сыном (а иначе и быть не могло!) только на хинди. Похоже, рано или поздно Айрон совсем позабудет язык своего отца.

– Ты, наверное, сердишься на меня? Я за все поплатилась, – с горечью произнесла Патриция. – Джейсон исчез, как в воду канул. Если б он только вернулся, я бы не стала вам мешать! Благословила бы ваш брак и пресекла бы все сплетни.

Ратна смотрела на свекровь, а та – на Айрона, словно пыталась разглядеть в нем частичку своего пропавшего сына. Каким-то шестым чувством индианка догадалась, насколько трудно было матери Джея произнести все то, что она сейчас сказала.

Ратна не знала, как выразить свое сожаление и дать понять, что она не держит на свекровь ни малейшего зла. Как бы глубоко она ни проникла в душу этой белой женщины, та все равно оставалась для нее непонятной. Как и Джейсон, она пришла к выводу, что в конце концов не смогла бы существовать в его мире. А он был не в состоянии пересечь невидимую границу, чтобы навсегда поселиться там, где обитала она.

– Прошу тебя, – прошептала Патриция, когда Ратна покидала ее дом, – если ты когда-нибудь найдешь моего сына, приведи его ко мне!

Индианка обещала. Это было меньшее, что она могла сделать для осиротевшей и почти отчаявшейся женщины, хотя сама чувствовала себя не лучше. Ратна знала, как исчезают люди. Запутываются в паутине дней, теряются в непонимании собственной жизни. Каждый должен служить богам так, как это у него получается лучше всего. Но далеко не все представляют, кем они являются на самом деле.

Она осознавала все это, хотя не могла выразить словами. Она знала только, что отныне ее существование будет пронизано молчаливой молитвой о том, чтобы Джей нашелся. Ратна не подозревала, что ее просьба дойдет до богов лишь через несколько лет.

– Что это у тебя, бабушка? – спросил быстроглазый шустрый мальчик, кивнув на книгу, и Флора Клайв прочитала: – «Братья мои, существует на свете темный юноша, играющий на флейте. Я постоянно вижу его рядом с собой, куда бы ни шел. Куда бы ни обращался мой взгляд, я вижу Кришну. Я не могу без того, чтобы не повторять его имя».

– Кто это написал?

– Чайтанья[114]. Он сочинил много песен во славу бога Кришны.

Мальчик серьезно посмотрел на бабушку. Он одинаково хорошо говорил и читал по-английски и на хинди: и Грейс, и Флора строго следили за этим. По документам он назывался совсем иначе, но в семье его звали Дамар. Согласно индуистской традиции, зачастую у ребенка было два имени: официальное и домашнее. Как правило, второе было главным. О другом иногда даже не вспоминали. Флора, которая провела в Индии большую часть своей жизни, и Грейс, оставшаяся здесь навсегда, считали, что они вправе следовать местным обычаям. Что касается мнения окружающих, то им не было до него никакого дела.