В окно летели частые перекаты ружейной пальбы и гром пушек. Было безветренно, но в окно тянуло запахом пороховой гари, – жаркий бой шел в полумиле, у деревни Сармата.

Французы наседали с самого утра.

Вчера вечером генерал Отт прислал к Суворову гонца с тревожным известием: Макдональд обрушился на него всеми своими силами. Шеститысячный отряд Отта, конечно, не смог удержать втрое сильнейшего врага. Австрийцы отступали за реку Тидоне.

Суворов приказал Меласу с австрийским авангардом идти на выручку.

Когда сегодня в десять часов утра Мелас подошел к Сан-Джиованни, войска Отта в панике отходили к Сармате. Если бы не пересеченная местность, не эти виноградники, заборы и речонки – ничто не могло бы задержать солдат. Но так волей-неволей их бег замедлялся естественными препятствиями.

В это время, к счастью, и подошел авангард Меласа. Войска Отта подбодрились и прекратили отступление.

Мелас поставил на шоссе за деревней Сармата батарею из восьми орудий. Австрийцы стояли за рвами, наполненными водой, – недавно шли проливные дожди, и все глубокие канавы были полны.

И вот уже четыре часа подряд Мелас выдерживал яростные атаки французов.

Прибыв в Сан-Джиованни, Мелас тотчас же послал к Суворову адъютанта с запиской. Хотя деревня Сармата еще была у австрийцев и от Сан-Джиованни, где сидел Мелас, до Сарматы – добрых полмили, но Мелас написал, что французы теснят их к Сан-Джиованни. Он считал, что, пока гонец доскачет до Суворова, так в действительности и окажется.

Мелас вообще смотрел на создавшееся положение очень мрачно. Действия Суворова удивляли его. Он никак не понимал этой суворовской стратегии.

Вчера ночью, когда стало известно, что Макдональд идет с большими силами наперерез русско-австрийским войскам, фельдмаршал отдал новый приказ по армии. В нем всего три пункта. Первый пункт Мелас помнит наизусть. Мелас не мог вспомнить о нем без улыбки: «Неприятельскую армию взять в полон!»

«Хорошо сказать – взять в полон! Дай Бог самому избежать плена на старости лет!» – думал Мелас.

И весь приказ, все три пункта, написаны в таком победном тоне. В нем говорится только о том, как казаки будут колоть, а французы – кричать пардон.

«С пленными обходиться милостиво… Музыке играть…»

Мелас покачал головой.

«Не слишком ли рано играть музыке?»

Ему казалось: дела союзников сейчас таковы, что остается только ретироваться.

Мелас, получив от Суворова приказ спешить на выручку Отта, спросил без всяких шуток у главнокомандующего:

– А куда же отступать?

– В Пьяченцу! – ответил Суворов.

Папа Мелас посмотрел на фельдмаршала: шутит?

Фельдмаршал и не думал шутить. Он смотрел властно и без улыбки.

В Пьяченцу отступать, к сожалению, уже поздно: в Пьяченце – Макдональд.

Но Мелас был в любую минуту готов к отступлению: у крыльца стояла наготове карета с парой прекрасных лошадей, кучер дремал на козлах. Пол-эскадрона драгун – личная охрана барона Меласа – ждали во дворе. Они сидели в тени деревьев и дома, набив карманы ворованными в сан-джиованнских садах фруктами, ели и перемигивались с итальянками, спрятавшимися от военной грозы в погреба и подвалы.

Мелас с тревогой ждал, когда французы соберут силы и ударят вновь: отряд Отта в авангард, который привел барон Мелас, разумеется, не могли долго удерживать такого противника.

На беду, еще не подходили и главные силы союзников.

Мелас послал двух адъютантов – майора и ротмистра – на чердак дома. У самого Меласа не хватило бы сил взобраться туда. Адъютанты в зрительную трубу барона следили за боем и время от времени доносили ему.

Слуга барона, ефрейтор, курил в прихожей, готовый прийти на зов господина.

Шел уже третий час пополудни.

Адъютанты сверху давно что-то не сообщали ничего нового.

Папа Мелас, опершись на руку, незаметно вздремнул.

Его разбудил поспешный топот шагов. Звеня шпорами и саблей, скатился вниз по лестнице ротмистр.

– Что там?

– Французская пехота обходит с двух сторон Сармату. Кавалерия строится на шоссе!

«Началось!» – подумал Мелас.

Он в тревоге поднялся со стула. Руки машинально свернули карту, надели треуголку. Беззвучно шевеля губами, точно жуя что-то, Мелас пошел из комнаты.

Австрийские пушки гремели чаще прежнего. Похоже было на то, словно кто-то выбивает за деревней Сан-Джиованни ковры.

И вдруг сквозь раскаты пальбы донеслись крики французов.

Мелас, поддерживаемый слугой и адъютантом, сел в карету. Драгуны поспешно садились на коней.

Мелас сгорбился в карете. Поворотив голову набок, прислушался.

Пушки разом умолкли.

Мелас понял: кавалерия все-таки доскакала, батарея погибла!

Мелас повернул голову и недовольно, нетерпеливо глянул на крышу дома:

– Что он там?

Ждать не пришлось: с чердака со зрительной трубой в руке стремглав летел майор:

– Батарея в руках французов! Генерал Надасти отступает из Сарматы!

– Садитесь! – поморщился Мелас.

Катастрофа была налицо: сейчас побежит авангард и отряд Отта, а навстречу им идет вся армия, и паника, конечно, передастся ей!

Не успел майор сесть в карету, как вдруг не от Пьяченцы, откуда шли французы, а с противоположной стороны, от Страделлы, сзади, раздался потрясающий рев: «ура!».

Мелас откинулся назад.

«Обошли с тыла! Плен! Позор!»

Краска залила его старое, дряблое лицо.

Но в это мгновение по улице, точно ураган, понеслись сотни всадников. В столбах поднятой пыли перед Меласом замелькал целый лес казачьих пик, казачьи бороды и широко раскрытые рты, кричащие «ура».

«Ура» гремело, удаляясь к Сармате.

«Казаки. Суворов. Спасены!» – облегченно подумал папа Мелас и стал поскорее вылезать из кареты: увидит фельдмаршал Суворов – засмеет!

Только тут, на виду у неприятеля, на сан-джиованнских полях, выстраивалась подходившая, измученная непосильным переходом русская пехота. Люди не могли отдышаться, все были мокрехоньки, точно не бежали по шоссе, а шли вброд через реку. Этот последний переход от Страделлы до Сан-Джиованни был самым мучительным.

К Сан-Джиованни прибежали наиболее сильные. Полки были чрезвычайно жидки: роты насчитывали треть состава.

Суворов велел пехоте выстраиваться против флангов неприятеля. Горчакову дано правое крыло, Багратиону – левое. Австрийцев он оставлял в центре.