прислугу. У попа стал живот ростить и несколько мисяцев у него ростёт и вырос большой. Сказали попу, што есь лекарка недалёко, так она отгадываэт, какая боль в ком, а только надо вымоцитьця, она узнаёт в мочи. Он вымоцился в горшок, это роботниця и понесла к лекарки в горшки. Шла дорогой несколько времени и пролила эту мочь и стала плакать: «Как буде мни к попу явитьця». На это время увидела, што корова мочитця, она взяла этот горшок, тут и подставила, с этой мочью к лекарки явилась. Лекарка и спрашиват ю: «Што это, неужели мочь попова?» — лекарка говорит. Она говорит: «Право, право, это попова», — говорит. «Так вашому попу надоть скоро родить быка» (корова была грузная). Она и воротилась назад к попу с этыма словами и говорит попу, што «вам, батюшка, надо родить телёнка, быка». Попу это было очень стыдно и говорит: «Попадья, ты приготовь мни с утра, — говорит, — хлиб, а я уйду от своэго места, мни будет здись родить стыдно». Ну, она приготовила хлеб, он и ушол. Но и шол путём, увидел — мёртвоэ тело лежит. У мужика сапоги были хорошии, а у его топор с тобой случился, он ноги и отрубил, в котомку их и завалил. Ну, и приходит на ноцлег в большоэ семейсьво; выпросился поп тут к ночи и положили его спать на прилавок, и он спал очень крепко, ничего ночью не слышал, а у этых у хозяэв на то время телилась корова, принесла быка; у йих в хливи было холодно; оны этого быка вынесли на печьку, положили гриться; а поп не слышит ничего, и самы хозяэва спали очень крепко, а этот телёнок с печки упал, да к попу на прилавок, и давай попа под жопу носом верать (так!). Поп пробудился на это, спицьку чирнул и посвитил и поглядел. «Слава Богу, — говорит, — я хоть не в своём мисти, слава Богу, хоть родил». Поп стал тихонько, глаза перекрестил, из котомки сапоги вынял, на печку и клал, а сам котомку за плеча, да тихонько ушол: хозяэва не слышали бы; поп и ушол. Поутру встали: хозяэва, поутру, и попа нет, увидели на печьки одны ноги поповы. Ты и думають: одны ноги поповы остались на печьки, думают, што телёнок съел попа. Хозяйка крыкнула мужиков, што убейте телёнка, телёнок попа съел. Мужики зараз и убили и всему семейсьву говорят, што «никому не розноситя, што телёнок этакой был, попа съел». А поп домой прибыл с радосью к попадьи своей, што «вот, говорит, лекарка правду отгадала»; розсказыват своё путешесьвиё.

143

Поросячьи имена[97]

У жоны был, вишь приятель; она сошла с приятелем в како-то место, што мужу пришлось ити мимо. Муж всё это видел дело. Жона приходит, а на то время у них свинья поросилась, принесла трёх поросяток. Она и говори мужу, што «подём, муж, на двор, надо поросятам имена наложить». Пришли на двор, она говорит, што «я перьвому поросёнку имя наложу». Она и говорит поросёнку: «Мимо шол, да не видел; пущай я наложу имя: "мимо шол, а не видел"». А он другому имя налагаэт: «Видел, да не окликал». Она и третьему опять налагать: «Впредь такова не буду». Поросят, видно, четверо было, а может и самой матки имя наложили: «Оповадишься, так и не лишишься». Это муж говорит.

144

Насмешки[98]

Играл, играл с девкой, играл и водился с ей, и ушли оны в лес; она стала ягоды брать; он пошол в другую сторону; увидел он там хорошу кобылу и придумался скоцить на кобылу, уговорил ю: «Тпру, вороная, узду куплю с красныма наглазникамы». Девка всё это и выслухала в лисях, так и недалёко и было, выслухала всё, што он говорил. На второй же день оны пошли опеть в круг играть. Она круг его и смеётця: «Как вчера, говорит, уговаривал: «Тпру, вороная, узду куплю». Он и думат себе, што как-нибудь надо надсмешка надсмиятця, а сам всё-таки ю вперёд зовёт замуж. А она ему отвечат, што «нет, нельзя мни ити за тебя замуж». А он приходит к старушки-бабушки на совет и говорит, што «бабушка, говорит, у меня невеста говорит: нейду за тебя замуж». А старушка говорит ему, што «от того она замуж не идёт, што у ней хохла нет, оттого и замуж не идёт». Сама говорит ему, што «отсмеёмся ей надсмешку завтра же; што принеси бутылку дёхтю, да и заберись ко мни завтра в моё подполье и тут всё увидишь; отсмиёшься ей надсмешку». Старушка на другой день зовёт ю на беседу, што «пойдём, Марья, пойдём ко мни на беседу». Она приходи к ей на беседу, а старуха ю уговариваэт, што это можно тиби (хохол) сделать, для этого замуж поди». Сама и отворила подполье. «И стань, Марья, против подпольници, ноги росширь, я тиби наведу». Марья ноги росширила, старуха и стала дёхтем мазать и приговариват: «Рости, хохолок (лапкой водит), чорный, кудреватый». А он заговорил: «Бабушка мажь, декотёк наш, а мало будят, эщо принесу». Девка испугалась, скочила. «Бабушка, это хто у тебя там?» — «Поди с Богом, Марья, ложись под закутку, а это у меня хозяин, всегда, — говорит, — в под-польи, вишь!» Девку под закутку закрыла, а его потихоньку и выпустила. Она утром встала, выходит с ночлегу, старуху поблагодарила. Она говорит: «Поди, Маша, с Богом, играитя свадьбу» (здеся игрища неделямы). На другую неделю оны опеть пошли в круг; ей нужно подразнить его опеть, и говорит: «Тпру, вороная, узду куплю с красныма наглазничкамы». А он на место ей отвечаэт: «Рости, хохолок, чорный и кудрявый и дёхтем наведён». Она ему и говорит: «Полно, полно шутить и пора за свадьбу рукамы». Ну, тут оны вместо и сошлись, свадьбу сыграли и старуху поблагодарили, што вместо свела.

145

Иван-царевич и купеческая дочь[99]

Жил-был купець досюль, было у него три дочери, здумалось ему за море поторговать съиздить. Он дочерям состроил всим по покою, а двирей на улицю не прорубил, ходу не сделал, штобы не ходили никуды. Больша доци отчю говорит: «Надешь (так!) мою рубашку беленьку; если я худо заживу, то пусь моя рубашка поцерьнеа». Середня доци скажет: «Батюшко, одень мои портоцьки белы, если худо заживу, так пусь мои портоцьки поцерьнеють». Меньша доци скаже: