litbaza книги онлайнИсторическая прозаОскал смерти. 1941 год на Восточном фронте - Генрих Хаапе

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 117 118 119 120 121 122 123 124 125 ... 138
Перейти на страницу:

* * *

Фронт был по-прежнему зловеще тих. Шниттгеру было приказано взять двадцать человек и сменить на выносном оборонительном посту между Гридино и Крупцово находящийся там отряд парашютистов-десантников. Поскольку в том месте не было никаких домов и нашим людям предстояло жить как эскимосам, рассчитывая в качестве укрытия только на глубокий снег, группе Шниттгера было выдано значительное количество брезентовых плащ-палаток и одеял.

Почти каждый день я наведывался с проверками в наши тыловые деревни и вынужден был признать, что Нина Варварова — в своей спокойной и несуетливой манере — обеспечила всех больных исключительно хорошим уходом. Мои приказы она выполняла со всей возможной скрупулезностью, а больных сыпным тифом выхаживала так, будто в не слишком отдаленном будущем им предстояло выполнение важного правительственного задания. В один из таких дней моя обычная рутина была прервана появлением саней с несколькими русскими гражданскими. На санях лежала беременная женщина, а сами сани, за неимением лошади, тянул ее муж. Выяснилось, что женщина упала с печи и, сильно ударившись о скамью, сломала себе несколько ребер. Падение вызвало у нее предродовые схватки, и когда мы внесли ее в дом и положили на толстый ворох соломы, мучившие ее боли были столь ужасны, что она почти агонизировала в практически бессознательном состоянии.

Я немедленно сделал женщине внутривенную инъекцию С.Э.Э. — сходную с той, что облегчила страдания Ламмердинга. Через тридцать секунд ее искаженное болью лицо разгладилось, боль отступила и женщина расслабилась. Роды, хоть и были преждевременными, прошли без осложнений, и вскоре новорожденный мальчик, крестьянский сын, огласил избу здоровыми пронзительными криками. Вошел его дед — сурового вида старик в жалких обносках — и принялся эмоционально благодарить меня, отчаянно жестикулируя при этом руками, и вдруг упал передо мной на колени и принялся исступленно целовать мои валенки. Я отпрянул назад и сказал Нине, чтобы она перевела ему, что я сделал лишь то, что сделал бы на моем месте любой врач, независимо от национальности. После этого все были удалены из комнаты, а Нина осталась с женщиной и ребенком, чтобы помочь им устроиться поудобнее на их соломенном ложе. Ничего, конечно, не понимая, я все же с интересом прислушивался к оживленному диалогу двух женщин. Русский язык очень благозвучен, богат разнообразными голосовыми модуляциями, особенно когда на нем говорила Нина. Ее хрипотца в голосе была просто неподражаема! Мои инструменты были уложены в сумку и я уже собирался уезжать, как вдруг передо мной возникла Нина, будто желая о чем-то спросить.

— Вас что-нибудь беспокоит? — спросил я. — Что именно?

После небольшой, немного нервной паузы она спросила меня, понизив голос:

— Герр доктор, как ваше имя?

Такого вопроса я не ожидал и решил обыграть ситуацию со всей возможной внешней беззаботностью и добродушной веселостью:

— Может, среди русских и принято при первом же знакомстве представляться друг другу по именам, — с улыбкой сказал я. — Есть такая традиция и в Англии, но в соответствии с немецкими понятиями о приличии нам с вами несколько рановато обращаться друг к другу по именам.

Нина залилась румянцем от смущения и несколько последовавших за этим секунд не вымолвила ни слова. Затем, справившись с собой, проговорила:

— Ваше имя хочу узнать не я, герр доктор, а та женщина. Она хочет назвать вашим именем своего мальчика.

Краснеть теперь настала моя очередь.

— Это уже слишком, — пробормотал я. — Бородатый дед кидается целовать мне ноги, самого молодого жителя деревни собираются назвать моим именем, и я впервые вижу, что Нина Варварова умеет краснеть, и все это — в течение всего нескольких часов. Это слишком много.

Нина стояла и молчала, будто не рискуя еще больше усугубить возникшую неловкость.

— Хорошо, Нина, — проговорил наконец я. — Скажите ей, что она может назвать своего сына Генрихом. Надеюсь только, что через двадцать или тридцать лет этот маленький Генрих не пойдет с оружием против моего сына Генриха, если у меня будет сын.

Мне было очень жаль, что я не могу больше ничего сделать для несчастных крестьян. Если бы они были обеспечены необходимым количеством правильной пищи, это было бы для них намного лучше, чем все лекарства, вместе взятые. Больше всего они нуждались в белках — мясе, молоке, сыре. Голод наносит урон человеческому организму довольно методично: вначале исчезает жир, затем для трансформации в энергию начинают использоваться мышечные ткани. При этом организм постепенно отказывается тратить хоть малейшую свою энергию без действительно жизненной на то необходимости. Начинается это с ослабевания до минимума сексуальных импульсов. Полные груди молодых женщин ослабевают и уменьшаются в размерах вплоть до полного исчезновения; прекращаются даже менструальные циклы. На этой стадии уже начинается губительное воздействие голода на собственно физические ткани различных органов. Происходит дегенерация сосудистой системы, появляются отеки — в особенности на ногах, но могут быть также и на лице. Эти отечности часто ошибочно принимаются за признаки прибавления веса, тогда как в действительности имеет место уже процесс разрушения всей системы, который даже в случае выздоровления зачастую приводит к хроническим последействиям.

Я не мог не обратить внимания на то, что среди жителей деревни наблюдались совершенно разные степени физического истощения. Поэтому я поинтересовался у Нины, как она может объяснить то, что некоторые крестьяне едва переставляют ноги от голода, тогда как другие выглядят вполне здоровыми, а многие даже — и куда здоровее даже наших солдат.

— Это потому, что многие из местных жителей имеют спрятанные запасы пищи, — ответила она, — а, например, эвакуированные из прифронтовых деревень не имеют вообще ничего.

— Так почему же первые не делятся своей едой с вторыми? Если не хотят — давайте заставим их!

— Это будет не так-то просто. Эти запасы очень хорошо упрятаны. Прятать все самое ценное в тяжелые и опасные времена — естественная реакция крестьян, и они вряд ли выдадут вам свои тайники даже под страхом собственной смерти.

— Но где же все-таки они прячут свои запасы?

— В снегу, — ответила Нина с едва заметной улыбкой. — При таких температурах пища не портится.

— А как удалось сохранить столь завидное состояние здоровья вам? — удивленно спросил я.

— В Москве не было дефицита в основных продуктах питания, а с тех пор, как я оказалась здесь, я помогала вашим солдатам на полевой кухне и всегда имела возможность вволю наедаться тем, что оставалось в котле.

Нашу беседу прервали пронзительные крики маленького Генриха. Громко заявляя о своем голоде, он не тратил времени попусту. Нина быстро помогла молодой матери накормить младенца, и эта невольно представшая моим глазам сцена была наполнена таким миром и покоем, что все царившее вокруг безумие вдруг отдалилось и стало каким-то нереальным.

— Как вы думаете, Нина, — обратился я к ней, пригласив жестом руки присесть поближе к огню, — есть хоть какой-нибудь здравый смысл в войне? В том, что люди умирают в таких мучениях вместо того, чтобы жить и быть счастливыми?

1 ... 117 118 119 120 121 122 123 124 125 ... 138
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?