(луковичные).

Из сельскохозяйственной энциклопедии 1903 г.:

1. от укуса скорпиона «противоядием является промывка раны аммиаком и прием алкоголя внутрь допьяна».

2. от укуса ядовитого паука каракурта: теплая ванна и внутрь 1/2–1 штофа водки в день.

«Европейские змеи не нападают на человека, а только защищаются или убегают. Ср. африканская кобра или песчаная гадюка Сахары, которая преследует человека, даже если их не трогают».

Опять. При укусе змей прижигание раны и «принимается внутрь в большом количестве алкоголь (водка, ром, коньяк)».

Во всех конституциях это называется «всеобщей повинностью», и только здесь – почетным долгом.

Царь Итаки Одиссей был первым, кто симулировал сумасшествие, чтоб уклониться от участия в Троянском походе.

Авиценна советовал носить яшму на животе.

Г. Иванов спрашивает Гумилева по возвращении из Африки: как ему Сахара?

Гумилев: «Я не заметил ее: я сидел на верблюде и читал Ронсара».

Обреченность чисто номинальная и ничуть не отягощающая: например, быть греком – значит кончать свою фамилию на «s».

Сова у Б. Заходера бахвалится, что знает умственные слова типа «энциклопедия, рододендрон и облигация».

Кинозвезда Мари Дюба: «Видите, сколько приходится вертеть задом, чтобы быть сексапильной».

Мандельштаму Гумилев: «Завидую тебе, Осип, ты, как все порядочные поэты, умрешь на чердаке».

Ф. Шаляпин и М. Горький, вступающие в Нижегородский хор.

В Израиле – коли у женщины холодные ноги, это достаточный повод для развода.

Дойти до пределов в этих суждениях. Например, о Юлии Цезаре: мелкий мракобес и валютчик.

Зоология по 3-й программе телевидения. «Первый признак хищника – хорошие зубы».

На тему «благодарю», еще тема «зачем?».

Лермонтов: «Зачем он руку дал клеветникам ничтожным?» Зачем поверил и т. д.

Г. Пономаренко: «Зачем, когда проходит мимо, с улыбкой машет мне рукой» и т. д.

Фрадкин: «Зачем, зачем на белом свете есть безответная любовь?»

Варламов: «Зачем сидишь до полуночи у растворенного окна?» и т. д.

Глинка: «Скажи, зачем явилась ты моим очам (очам моим), младая» и т. д.

Русская народная: «Зачем я не птица, не ворон лихой».

А. С. Грибоедов: «Зачем вы сразу не сказали, что все прошедшее вы обратили в смех?»

Т. Ларина: «Зачем вы посетили нас?»

Чтобы не удлинять списка, в русской поэзии больше «незачем», чем «зачем», «Кольцо души – девицы…» и все уже ни на что не годится. Или у Надсона или у Полонского «Что мне сумрак…». Или у Мерзлякова… «Возьми же все золото».

И у Кольцова: «Мне ж для чего собирать добро».

И обреченность на окончат. покой: «Мне теперь не нужно гладить брюки».

Утешать должно то, что каждый только трехсотый человек еврей, чтобы умереть гордо от того, что каждый второй – баба, каждый третий – сирота, каждый пятый – китаец и т. д.

Ну, что, например, объединяет богатого и славного Кочубея и Павлика Морозова. То, что они оба доносчики: один на папу, другой на Мазепу, но это дела не меняет.

Не забыть и анекдот: сын Павлика Морозова.

Не забыть анекдот: осуждение среди грузин (собрание) чилийской хунты «Если не выпустят Луэса Харваладзе, я хуй завтра на работу выйду».

1976

Кто тебе поверит, если ты скажешь, что твой любимец – татарский поэт и публицист Габдулла Тукай?

Это о блядях или не о блядях? У Дидро: «Самый счастливый человек – это тот, кто дает счастье наибольшему количеству людей».

1975. И в столице буду жить

И не буду тужить.

Вовсе даже не намерен тужить.

У В. Соловьева в перечислении действующих лиц драмы «Белая лилия»:

Тито. «Обладает большой физической силой и готовностью».

Опять о продуктивностях. Общая площадь художественных произведений Диего Риберы – 5 тысяч квадратных метров.

Всякое прошение кончалось во времена Свифта: Vivat Regina!

Академик Шевырев превозносил до небес мелюзгу. А о Тургеневе и Гончарове – бездари. Лермонтов – самый ничтожный стихоплет и пр.

Ср. Надеждин и Греч о Пушкине.

Самый громкий и самый читаемый во Франции писатель 50–60-х гг. Понсон дю Террайль.

А Макс Адлер с его «этическим социализмом»: социализм надо строить чистыми руками. Ср. и человеческим лицом.

Томас Элиот о своем кредо: «англо-каталицизм в религии, классицизм в литературе и монархизм в политике» (1929 г.).

Спор. Когда кипит вода? Реомюр говорит – при 80°, Цельсий – 100°, Фаренгейт – 212°, Кельвин – 373°.

Критик Полевой называет Подолинского поэтом с «дарованием могущественным» (ср. его суждение о Пушкине).

Почему-то Ян Брейгель Старший родился в 1568 г., а Питер Брейгель Младший на четыре года раньше.

Слава обо мне прокатилась по всему фронту. Мое имя наводило страх и ужас на фашистских бандитов.

Там, где я появлялся, гитлеровских псов настигала смерть.

С поврежденной гусеницей я все же упорно полз на гвардейца.

«Перед русской удалью да русским снарядом немец испокон веков пятится задом».

– Не ползать ему по нашей земле! – процедил сквозь зубы лейтенант Петраков.

Грозно, как исполин, стоял я на своей позиции, спокойно ожидая врагов.

Так погиб парторг пулеметной роты. (С криком каким-нибудь несообразным, например: «Ваши пальцы пахнут ладаном» или что-нибудь.)

Все это яркой картиной всплыло перед моим мысленным взором, и жажда мести заполняла молодое сердце.

«Война прервала мечты юноши». Мы поднялись как вихрь, и немецкие изверги не устояли.

«Он бил фашистскую сволочь, как истинный гвардеец».

Erofeiev V. Moscou – Petouchki (Solilogue d’un pochard lirigue samizdat), postfac M. Heller) (ранняя весна 76 г. или зима 75–6).

«Ни стона, ни звука не издал ефрейтор Малышев» (сборник «Герои и подвиги»).

В ЖЗЛ.

граф Хвостов

маркиз де Сад

Итальянский Пульчинелла – английский Панч – французский Полишинель – русский Петрушка.

Нормальная моча должна быть янтарной.

пронесся через О.-З., опустошив две дюжины сердец

Н. Добролюбов уверяет, что Лермонтов написал «Выхожу один я на дорогу» «в минуты самого гадкого разгула в борделе».

Об Антониони: «как гибнет человеческий род, потеряв коммуникации».

Маршак: «Эпитафия самому себе»:

Жил на свете Маршак Самуил.

Он курил, и курил, и курил.

Все курил и курил он табак,

Так и умер писатель Маршак.

Реформу правописания делали не большевики: май 17 г.

У Добролюбова в дневниках:

«Вчера случилось со мной весьма странное обстоятельство. Вечером я решился читать Тургенева. Что-то томило и давило меня, сердце ныло, – каждая страница болезненно, грустно, но как-то сладостно-грустно отзывалась в душе… Наконец, прочитал я „Три встречи“, задул свечу и вдруг – заплакал. Я