– Не бойся, милая. Бояться нечего. – Возможно, я и поверила бы ей, но она вытащила из мешка большие ножницы. Увидев в зеркале отражение этих отливающих золотом лезвий, я сделала еще один шаг в сторону, так и не повернувшись к ней лицом. – Eh bien, arrete![93]– сказала она, едва сдерживая смех.

Себастьяна, пряча ножницы где-то в складках синего шелка, медленно подошла ко мне сзади, настолько близко, что я ощутила ее горячее дыхание, когда она заговорила шепотом:

– Как ты мила. Жаль, что уезжаешь. Я бы позволила тебе остаться, если бы не…

– Наша миссия! – сказала Мадлен, приближаясь.

– Убирайся назад на свою подстилку, вампирша! То, что я говорю шепотом этой ведьме, тебя не касается.

Затем Себастьяна довольно грубо стянула халат с моих плеч, схватила рукой мои длинные и все еще влажные волосы. Я ощутила на шее холодные лезвия ножниц. Теперь я могла их видеть. Что-то заставило меня поежиться: то ли холодный металл, то ли слова, которые она собиралась мне прошептать. Я вся покрылась гусиной кожей и начала дрожать.

– Ты мне доверяешь?

Себастьяна стояла за моей спиной, туго намотав мои волосы на свой маленький кулачок. Мои веки дрожали, я боялась лишиться чувств, но Себастьяна, крепко державшая меня за туго натянутые волосы, не дала мне упасть. Я видела в зеркале, как у моих ног упали первые пряди.

Обернувшись, я схватила Себастьяну за запястья:

– Что ты делаешь?

Может быть, я сжала ее руки слишком сильно, причинив боль… Так или иначе, увиденное заставило меня замолчать… Из-за того что наши лица сблизились, я увидела, как в ее глазах внезапно полыхнул l'oeil de crapaud. Я уже знала: да, я доверяю ей. Отпустив ее запястья, я медленно-медленно повернулась назад. С удивлением я обнаружила в зеркале, что и в моих глазах появилось что-то новое… Я нагнула голову и опустилась на колени, чтобы моей сестре было легче срезать густые светлые волосы, которые совсем недавно были предметом моей гордости.

– Это для нашей защиты, – объяснила Себастьяна. – Сама увидишь. – Потом она распорядилась, чтобы отец Луи сходил в розарий, взяв свечку, и наполовину наполнил стоявшую у двери оловянную лейку землей, выкопанной там, где росли розы сорта «амбруаз паре». – Читайте надписи на бирках, – сказала она, но священник не понял. Я подвела его к кусту среднего размера с двумя багрово-красными цветками. Себастьяна сказала: это то, что нужно.

Пока священник работал, а Мадлен стояла рядом с ним, Себастьяна произносила заклинание:

– Адская, земная и небесная Богиня Света, Королева Ночи, Спутница Тьмы, Бродяг и Путешественников, ты, внушающая ужас смертным, Великая Горго, Мормо, Хранительница Луны в тысяче ее изменчивых форм…

Она взывала к отвратительной Медузе Горгоне и замолкала лишь для того, чтобы сгрести мои волосы с пола и аккуратно уложить в лейку, предварительно собрав их в длинные пряди и перевязав с одного конца черной бечевкой, «пропитанной кошачьей мочой», как она сказала, поморщившись.

Я наблюдала, как она колдует над лейкой, бросая туда волосы и быстро отдергивая руки.

– Злые маленькие дьяволы, – сказала она. Оловянная лейка издавала теперь фырканье и шипенье, словно чайник на медленном огне.

Насколько я поняла, срезанные волосы ведьмы, если над ними произнести заклятие и зарыть в землю, при следующем ущербе луны превращаются в змей, чье назначение – охранять участок, по периметру которого они высажены. (Равендаль, граничащий с одной стороны с морем, был защищен этими змеями с трех остальных сторон.) Они (а я видела в эту ночь их извивающиеся в лейке личинки) имеют белый цвет, днем полупрозрачны, ночью черны, их редко видят даже их жертвы, поскольку живут эти змеи глубоко в земле и выползают наружу только для того, чтобы ужалить тех, кто появляется непрошеным или без сопровождения той, кто их создал, или того, кто замещает эту ведьму. Быстрые, как вспышка света, выпрыгивают они из земли и глубоко вонзают свой единственный ядовитый зуб в незваного гостя. Их смертоносный яд воздействует на мягкие ткани тела, разрушая плоть изнутри.

– Три наши змеи, – сказала Себастьяна, – могут сожрать целиком лошадь вместе с костями за каких-нибудь два дня.

Она добавила, что уже долгие годы «не заботилась о защите». Пришло время сажать змей в Равендале. (N. B. : «Сажайте змей по тридцать шесть в ряд, расстояние между рядами – шесть шагов…») Змеи же, рожденные из моих волос, как объяснила Себастьяна, дадут очень сильный яд – ведь я новая ведьма.

От длинных волос следовало избавиться еще и потому, что, как полагала Себастьяна: «Тебе, моя дорогая, лучше всего ехать на юг в мужском обличии». Я легко согласилась с ней, увидев приготовленную для меня мужскую одежду. Ткань была немыслимо дорогой, шитье великолепным! Эта одежда, хоть и не лишенная мелких деталей и украшений, имела неизмеримо меньше пуговиц, пряжек и застежек, чем женское платье, и была значительно удобней. Я могла бы повторять стократ: «Да, я оденусь как мужчина. А почему бы и нет?»

Незаметно перевалило за полночь. Отец Луи и весьма мрачный Ромео давно исчезли, оставив в мастерской Себастьяну, Мадлен и меня.

– Ah oui …[94]– уныло произнесла Себастьяна, просовывая палец в дырку, проеденную молью в платье из белого шениля. Отбросив испорченную одежду в сторону, она вновь стала рыться в большом высоком шкафу и наконец появилась из его недр с решающим аргументом.

Это был костюм – кафтан, камзол и панталоны из легкого зеленого шелка. На кафтане, доходившем мне до колен, были вышиты коричневыми и золотистыми нитками ирисы и листья папоротника, даже пуговицы обтянуты вышитой тканью, воротник был стоячим. Рукава оказались коротковаты, – чтобы сгладить этот недостаток, мы выбрали рубашку с чрезвычайно длинными кружевными манжетами. Вот так я была одета, когда спустя несколько часов, на рассвете, мы выезжали из Равендаля с набитым до отказа несессером; этот большой чемодан, или дорожный гардероб, имел несколько более сложное устройство, чем обычно: внутри и снаружи там были как простые, так и потайные отделения. Изготовлен он был из темного дерева, инкрустированного перламутром и слоновой костью.

Подкладка и наружные ремни – из плотной парусины, крепкие пряжки и замки – из меди, как и прутки внутри для развешивания одежды. Несессер стоял перед комнатным гардеробом, который, как я знала, был забит одеждой и откуда я уже извлекла несколько нарядов, включая зеленый шелковый халат, тот, что носил Ромео, и печальной памяти пижаму из красного шелка. Несессер, когда я его впервые увидела, был уже наполовину уложен: Себастьяна начала складывать вещи, когда я еще спала. Теперь она распаковывала его, чтобы я просто взглянула на эти штаны, блузу и прочее… Себастьяна казалась легкомысленной. (Она старалась отвлечь меня от того, что произошло ночью и что предстояло на рассвете. Вскоре это удалось, и я была ей благодарна.)