– Позвони мне… – он обещал себе:

– Не буду. Если я пропаду, залягу на дно, он больше мне не напишет… – в кибуце они почти не сталкивались. В Иерусалим, где учился Иосиф, бывший капитан Леви не заглядывал:

– Министерство иностранных дел в Иерусалиме, но он больше времени проводит в Тель-Авиве, где расположены все посольства. И телефон у него тель-авивский… – Иосиф и сам часто ездил в город, на встречи с Коротышкой Харелем и сослуживцами, из отдела контрразведки Моссада. Он передавал сведения о настроениях студентов:

– Подполье, правое или левое, мы разогнали, – заявлял Коротышка, – но всегда надо быть настороже. После университета ты придешь к нам, на постоянной основе. Нас ждет охота за беглыми нацистами и уничтожение арабов, врагов Израиля…

Отыскав кафе, Иосиф заказал полный английский завтрак, с хрустящим беконом и жареными, истекающими маслом тостами:

– Кофе на удивление неплохой, – он закрылся вчерашней Daily Mail, – три ложки сахара, и голова прекратила гудеть… – аккуратно сжигая записку, он говорил себе, что не станет набирать знакомый телефон:

– Это риск, то есть безумие. Мы в маленькой стране, нас могут случайно увидеть на улице. Он женат, у него семья… – в кибуце Иосиф пытался избегать Анны, но младший брат дружил с мальчиками Михаэля:

– И Фрида с Джеки, что называется, не разлей вода, – вздохнул Иосиф, – девчонки постоянно болтаются вместе. Ладно, в Тель-Авиве нас встретить некому, мы не разгуливаем по городу… – по телефону, Михаэль, обычно, сообщал только адрес пансиона:

– Оттуда я тоже ухожу рано утром, не дожидаясь, пока он проснется… – рассчитавшись за завтрак, Иосиф взял еще кофе, – надеюсь, его пошлют работать в Европу или Америку, и мы больше никогда не столкнемся… – он понял, что его встречи с Михаэлем ни у кого бы не вызвали подозрения:

– Мы товарищи по оружию, так сказать… – Иосиф криво улыбнулся, – это как с пиявкой, то есть Густи. Парни вчера ничего не могли заподозрить. Мы родственники, кузены, я провожал домой девушку… – в кафе он не стал расстегивать куртку или разматывать шарф:

– Тупица или Шмуэль ничего не заметят, а синяки скоро пройдут. У нее все случилось в первый раз… – Иосифа это не интересовало:

– Я был осторожен, как обычно, а если что-то случится, не моя забота, – он поднялся, – пусть сама со всем разбирается. Мало ли с кем она спала, после меня… – идя по немноголюдной Оксфорд-стрит, к Мраморной Арке, Иосиф подумал, что Харель мог бы заинтересоваться его связью с Густи:

– Она пока никто, секретарша, но у нее большие планы, – усмехнулся Иосиф, – она собирается стать новой Мата Хари. Коротышка не преминет уцепиться за человека, работающего на британскую разведку. Мы союзники, но, как говорит дядя Максим, дружба дружбой, а табачок врозь… – он помотал головой, сразу пожалев об этом:

– Нет. Она мне не нужна, даже ради Израиля я на такое не пойду. Переживу семейное Рождество, заявлю ей, что все было ошибкой и мы спокойно уедем на континент…

Вспрыгнув на подножку раннего автобуса, идущего в Кенсингтон, Иосиф поежился от промозглого ветерка:

– В Израиль она за мной не увяжется, пиявка. Объясню, что я женюсь только на еврейке, что для меня это важно. Хотя с ее навязчивостью, она может податься и в еврейки… – он вытянул длинные ноги в проход:

– Набожная католичка, держи карман шире. Бокал коньяка, самокрутка травы, и она, не задумываясь, раздвинула ноги. Маргарита не такая, она серьезная девушка… – из Парижа он с братом и Аароном ехал в Мон-Сен-Мартен, навестить сестру:

– Побудем немного в Бельгии, и пора домой, – Иосиф зевнул, – каникулы закончатся… – сунув нос в шарф, он проводил глазами величественное здание Бромптонской оратории:

– Шмуэль, наверняка, поднялся для мессы. Пусть приготовит мне второй завтрак, и отправляется молиться, святоша. Генрик с Аделью спят до полудня, а то и дольше. Я поем его блинов, и тоже посплю…

Прислонившись к окну автобуса, Иосиф задремал.

Утюг зашипел. От влажной ткани, разложенной по гладильной доске, поднялся пар. На спинке стула висел темно-зеленый пиджак, с нашитым, золоченым гербом и витым девизом «Dat Deus Incrementum».

Стиральные машины стояли в хозяйственной комнате, в подвале, но Теодор-Генрих предпочитал гладить у себя, в бывшей детской, а теперь, как предпочитал говорить подросток, кабинете. Лифт в особняке вел только в подземный гараж:

– Пока я поднимусь на третий этаж со стопками рубашек, все помнется… – одним глазом он косил в учебник, – в школе строго относятся к форме… – он, немного, позавидовал Густи:

– Вряд ли ей теперь приходится гладить каждый день, а у наследного герцога имеется личный лакей. У нас тоже имеется, – юноша усмехнулся, – то есть не у меня, а у бандитов… – Максим и юный Ворон вставали к гладильной доске, но младшие пока увиливали от своих обязанностей. Отчим со своими вещами управлялся сам. Он часто помогал Теодору-Генриху:

– Дядя Максим, кстати, может сдавать рубашки в прачечную, – пришло в голову подростку, – но он считает, что надо экономить деньги. Питер с ним согласен, несмотря на то, что он унаследует компанию… – младший брат, в десять лет, ездил с матерью на заседания совета директоров «К и К»:

– У него светлая голова… – Теодор-Генрих, аккуратно, гладил накрахмаленный воротничок, – он заявляет, что будущее за электроникой и кибернетикой, о которой рассказывает Ник… – Питер собирался развить производство бытовой техники:

– Мы начнем строить компьютеры, – говорил мальчик, – а Николаса я найму начальником научного отдела, когда он станет Нобелевским лауреатом… – будущий глава компании и будущий Нобелевский лауреат спокойно спали. Стрелка на часах едва перевалила пять утра:

– Правильно я вчера сделал, что разогнал всех по постелям, не дожидаясь полуночи, – Теодор-Генрих зевнул, – в их возрасте надо спать не меньше десяти часов… – он давно привык подниматься в пять:

– Мама тоже так делает, – он прислушался, – голова свежая, по ней никто не скачет… – подросток улыбнулся, – можно многое успеть… – Шелти свернулся в клубочек на ковре, уткнув нос в лапы:

– Погуляем с тобой, – пообещал Теодор-Генрих, вешая очередную рубашку на плечики, – приготовлю завтрак и погуляем… – днем собаку выводили слуги из резиденции его светлости. Их семья тоже могла бы завести домашний персонал:

– Мама, все равно, не носит в особняк секретных материалов… – встряхнув следующую рубашку, он отпил кофе, – но у нее есть личные папки, в кабинете. Не след, чтобы в материалы совал нос, кто попало… – Теодор-Генрих знал, что мать и отчим занимаются поисками беглых нацистов, но думать об этом ему совсем не хотелось. Он хорошо помнил Патагонию:

– Мама говорила, что он мог выжить… – подросток никогда не называл дядю по имени, – если это так, то мама его отыщет и убьет… – перед глазами встало спокойное, красивое лицо. Засверкали прохладные, голубые глаза:

– Он убил папу, дедушку и тетю Эмму. Он фанатик, он должен закончить эшафотом, если он на свободе… – Теодор-Генрих надеялся, что дядя, все-таки, погиб. Чтобы отвлечься, он полистал учебник высшей математики:

– Я не Инге, конечно, но с математикой у меня все хорошо… – с отъездом Густи Теодор-Генрих стал заниматься расходными книгами семейства:

– Даже без маминых папок, слуг надо содержать, а мы много тратим. Усадьба в Мейденхеде дорого стоит, на нас пятерых уходят немалые деньги… – юный Ворон и Ник учились по правительственным стипендиям, за остальных мальчиков надо было платить:

– Густи, наверняка, покупает только яйца, кофе, сигареты и молоко, – ухмыльнулся юноша, – обедает она на работе, а ужинает у нас. Развлечения ей оплачивают поклонники… – он поднял бровь, – раньше я думал, что в Кембридже встречу кого-нибудь, но свидания, кажется, придется отложить… – все лондонские кузины были девчонками, а с родней на континенте Теодор-Генрих только дружил:

– Есть еще Ева, но, во-первых, она меня на голову выше, а во-вторых, она свой парень, что называется… – когда дядя Меир привозил семью в Европу, Ева гоняла с мальчишками в футбол, и выходила с ними в море, в Саутенде:

– На континенте Маргарита и Хана. Маргарита меня старше. Она, наверняка, обручилась с Джо, просто они никому не говорят. Хана еврейка, она, как и Аарон, собирается пожить в Израиле. Она хочет играть в тамошнем театре…

Теодор-Генрих учился в англиканской