моей щеке и прикусывает нижнюю губу, задумавшись. – Я думаю, это будет долгий, порой болезненный путь. Я не думаю, что это будет легко или быстро. Но… я думаю, они готовы двигаться вперед. Начать исцеляться. Я думаю, твой отец готов снова придумывать глупые рифмовки и носить нелепые тапочки. И может быть, он еще и не пришел к этому, но он дал мне свое благословение на переезд в Нью-Йорк, зная, что это будет означать. – Он скользит взглядом по моему лицу. – Я думаю, он еще придет к этому, и все мы однажды почувствуем себя чертовски замечательно. И когда этот день наступит, каждая «незамечательная» минута будет того стоить.

Я всхлипываю и сквозь слезы киваю.

– Настоящее счастье стоит каждой грустной, «незамечательной» минуты, – говорю я ему, все еще улыбаясь. – Это стоит каждой ночи, проведенной в одиночестве; каждой слезинки, пролитой без тебя; каждой радуги, за которой я наблюдала в тот момент, когда она раскрашивала небо, а потом исчезала, – в эти моменты я умоляла ее вернуться, с болью наблюдая за ее последними проблесками. – Прижимаясь нежным поцелуем к его губам, я заканчиваю: – Это все стоило ожидания, просто чтобы увидеть, как ты снова так улыбаешься.

Он приглаживает мои волосы, прижимаясь лбом к моему.

– Я бы ждал и вечность, Джунбаг… но я очень рад, что нам не пришлось ждать так долго.

– Правда? – шепчу я.

– Конечно, правда.

Я целую его снова – жестко, исступленно и мучительно красиво.

Прямо как мы.

Никогда не стоит недооценивать мужчину, готового вечно ждать женщину, которую он любит, ибо нет ничего ему неподвластного.

Благородный для некоторых,

глупец для многих.

Но для этой женщины?

Он –

это

все.

Глава тридцать девятая

«Сначала хорошая новость»

Брант, 28 лет

Я очень, очень скучал по ее рту.

– Господи, Джун… – Я прижимаюсь спиной к стене спальни, пока в руках сжимаю копну ее шелковистых волос. Я наблюдаю, как ее голова двигается вверх-вниз на моем члене, ее стоны звучат так, будто она наслаждается этим даже больше, чем я.

Невероятно.

Я закрываю глаза и откидываю голову назад, потому что если я буду продолжать смотреть на нее, то кончу. А прошло всего тридцать секунд, как она сорвала с меня ремень и опустилась передо мной на колени.

– Черт, как же хорошо, – практически шиплю я сквозь зубы. Она отвечает что-то вроде «м-м-м» и впивается ногтями мне в задницу.

Господи.

Я понимаю, что гости, с которыми нам предстоит сегодня отпраздновать день рождения Джун, уже на подходе в нашу тесную квартирку и что коржи для будущего торта вот-вот подгорят, но, даже если вся наша квартира будет гореть, я все равно не сдвинусь с места.

Джун гладит основание, пытаясь глубоко заглотить.

Но она давится.

И это так чертовски горячо.

Пока Джун отсасывает мне, я тяну ее за волосы – в какой-то момент она поднимает глаза и отпускает меня с хлюпающим звуком. Мой член твердый и поблескивает, поэтому я поднимаю Джун на ноги и веду к кровати. Как бы я ни хотел кончить ей в рот, мне нужно быть внутри нее. На ней маленькое черное платье, которое я хочу сорвать с тех пор, как она надела его тридцать одну секунду назад.

Она смотрит на открытую дверь спальни, потом снова на меня. Ее ресницы подрагивают, тени на глазах блестят. Она неуверенно прикусывает губу.

– У нас не так много времени…

– Обещаю, я быстро. – Я приподнимаю брови. Ухмыляясь, она задирает платье, и я разворачиваю ее, наклоняя через изножье кровати. Когда я вхожу в нее сзади, то наклоняюсь и шепчу на ухо: – Я хочу сделать тебе ребенка.

Ее вздох превращается в жалобный стон, когда я вхожу в нее на всю длину и начинаю двигаться.

– О боже, Брант…

Вхожу и выхожу.

– Ты серьезно?

Быстрее.

– Т-ты уверен?..

Жестче.

Я вбиваюсь в нее, кровать скрипит, изголовье бьется о стену в такт, вероятно, выводя из себя нашу ворчливую соседку. Затем я на секунду выхожу из нее и, перевернув, обхватываю ее ноги.

– Я уверен, – хриплю, скользя обратно.

Возможно, это не самое разумное решение, но нет ничего, чего бы я хотел больше.

Мы официально вместе всего чуть меньше года, хотя кажется, что это целая жизнь. Наша квартира неидеальна для пополнения в семье: в ней скрипучие деревянные полы, раздражающе громкий кондиционер и кухня размером с кукольный домик, с эстетикой 1987 года. Она устарела и пахнет, как китайская закусочная на соседней улице, но я все равно влюблен в эти шестьсот десять квадратных футов, потому что они наши. Мы пустили здесь корни.

Но чем больше эти корни процветают и разрастаются, тем больше семян я хочу посадить.

В особенности одно семя.

Скользя рукой по ее животу, я представляю его пухлым и округлившимся, с нашим прекрасным ребенком внутри.

– Боже, я хочу от тебя ребенка, Джун, – прерывисто выдыхаю я и замедляю темп, поглаживая ей клитор. Она извивается, прикрывая лоб тыльной стороной ладони, а другой рукой сжимая покрывало. – Но я могу подождать.

Она быстро доходит до пика, выгибает спину дугой, пока кончает, и выкрикивает мое имя, когда я склоняюсь над ней. Я хватаю ее за бедра и врываюсь в нее еще несколько раз, охваченный бурным оргазмом. Я стону от удовлетворения, когда изливаюсь в нее.

Она все равно принимает таблетки.

Это спорный вопрос.

Джун переводит дыхание, ее груди покачиваются. Одна из них выскальзывает из обтягивающего платья, поэтому я накрываю ее ладонью, а затем щипаю сосок и наклоняюсь, чтобы поцеловать.

– Я скучал по тебе.

Она распахивает глаза – прекрасные, небесно-голубые глаза, – а затем дарит мне волшебную улыбку.

– Я скучала по тебе еще больше.

– Насколько? – Выходя из нее, я опускаю ее задранное платье, затем натягиваю на себя боксеры, надеясь, что у меня есть пять минут, чтобы освежиться до прихода гостей.

– Выше радуги и обратно, – говорит она, приподнимаясь на локтях. Ее волосы в беспорядке. Они наэлектризовались.

Я уверен, что мы оба выглядим так, будто только что жестко прокатились друг на друге.

Так и было, Джун уезжала на три дня на выездное сценическое представление и только что вернулась домой, когда я заливал тесто в формы для выпечки.

Меня так увлек запах ее волос и тепло кожи, когда она подошла ко мне сзади и обняла за талию, что я даже не помню, ставил ли я торт в духовку.

Может, он вообще не горит.

Может, он